— Мне уже говорили об этом, — не без удовольствия согласился Миша, собираясь после ужина к поезду. Надел пеструю кепочку — и тут сходство с Бродским сделалось абсолютным: он знал об этом, может, и стремился, а потому усмехнулся.
Поужинали. На выходе из ресторанного гардероба на узкой лестнице две фигуры в кожаных пиджаках расступились настолько, чтобы мы протиснулись.
— Эх, нет Паши. Эту шпану враз разметал бы!
Это он о незабвенном друге Луспекаеве — богатыре, сыне армянина и донской казачки.
В агрессивной козаковской интонации я узнавал черты его молодого: богемного фанфарона, задавалы, вызывающе агрессивной кинозвезды, любимца очарованной им публики, особенно женщин.
Вышли на проспект, он еще остывал после физически трудного спектакля.
— Да, ты прав, воспринимается все на едином дыхании, легко — в это верю. Но как тяжко работается. Наша «Королевская рать» давалась тяжело — помнишь? — да еще мое тяжелое душевное состояние. (Он тогда покидал навсегда «Современник», разводился с Медеей.) «Безымянная звезда» давалась тяжело, «Покровские ворота», «Тень» — все тяжело, тяжело.
— Что-то же собираешься снимать?
— Не так давно попал в казино. Там один тип на моих глазах проиграл 120 тысяч долларов. Подумал я: мне всего-то нужно каких-то 200 тысяч, чтобы осуществить мечту, снять фильм, о котором мечтаю!
— Все та же «Пиковая дама»? — Он рассказывал о своем необычном замысле тридцать лет назад.
— Не отпускает меня графиня-сука! И два выпуска сделал на радио, и скоро буду читать это по телевидению. Но все не то! Фильм бы сделать.
По дороге на вокзал я сидел в машине рядом с Бутманом, похвалил его передачу «Джазофрения», ни одну из которых не пропускал, тихо попросил Игоря не колоть шутками Козакова. Музыкант отозвался серьезно:
— Что вы, я так, слегка. Понимаю, с кем выступаю. Михалыч предлагал этот проект и Георгию Гараняну, и Алексею Козлову. Я рад, что они отказались.
На перроне Мишу вновь потянуло на воспоминания:
— Снимаю в Питере «Безымянную звезду». Возвращаемся под утро, мост разведен, пережидаем. Вдруг из соседней машины бросается ко мне мужик, обнимает, — Толик, мой одноклассник, с которым не виделись с 1952 года. После приветствий спрашивает: «Мишка, чего ты достиг?» Я начинаю перечислять: где снялся, что поставил, что сыграл в театре. А он с нетерпением: «Это все известно. Спрашиваю: чего ты достиг?» Я не знаю, что ответить. А он: «Видишь, у меня новенькая «Волга», а в гараже новенькая «Вольво», квартира в центре на весь этаж, большая загородная усадьба.» Перечисляет — а это все в 79-м! «А знаешь, Мишка, чем занимаюсь? Наша бригада стоит у решет городских отстойников фекалий, внимательно следим и цепляем крюками все ценное. Знал бы ты, Мишка, что люди спускают в унитазы: бриллиантовые колье, золотые цепочки с кулонами, пачки денег!..» Вот однокашник Толик не задумывается, как детей на ноги поставить. Хрен его знает, как следовало жизнь строить, — что уж теперь говорить. — И забормотал, опять же из Бродского:
