"Ну да, все, как и было в реальности, ничего не изменилось. Ладно, исправлю эти досадные ошибки - и Смоленск будет взят. А потом попробую надавить на короля Сигизмунда… Как? Чем я могу ему грозить? Что про него знаю? Он хочет посадить сына на русский престол. Что еще? У него много детей, или, по крайней мере, будет много. Обожает жену, помнится, умрет от горя вскоре после ее смерти. Дети, жена… Кажется, скоро у него должен родиться сын… И после этого королева заболеет. Вот на чем можно его подловить! Рискованно, конечно, но попробовать стоит. А когда с поляками мир будет подписан, можно союзом с ними и шведам угрожать".
Между тем князь в отчаянии воскликнул:
- Да почто ж нам мириться, коли ломим? Ляхи-то затребуют, чтоб Владислав ихний царем русским звался. И помыслить жутко, сраму не оберемся, батюшка!
- Пусть себе, - беззаботно махнул рукой Петр. - Нам нынче не о чести, а о выживании государства думать надобно. Вот обрастем жирком, поднакопим силенок - тогда и займемся прочим.
Пожарский, с пунцовыми от стыда щеками, стоял перед царем и качал головой. Это что ж малец удумал-то?! Нет, совершенно невозможно делать ляхам столь унизительные уступки! Он решительно шагнул к трону.
- Воля твоя, государь, выслушай. Ты, хотя и Божий посланец, но дите малое, и в делах сих несмышлен. Дозволь боярам самим рассудить, не дай свершиться срамному миру.
- Чего ж ты, Дмитрий Михалыч, хочешь? Чтобы длилось великое шатание? Народу и без того едва не в половину убыло, дык и еще столько же на поле брани положить?! Я, хотя и в малом теле, но именем Господа сказываю. И все наперед ведаю.
- Да неужто? - рот у Пожарского приоткрылся сам собой. - Нешто ты будущность видеть могешь?!
- Вестимо. Откуда ж иначе я про бельских немцев услыхал? И все не так ладно, как ты, князь, себе мыслишь. Вон, новгородцы уже шведскому королевичу присягнуть вздумали. Сказываю - коли нынче не замиримся, пять годов землю кровушкой русской поливать будем - и все одно Смоленск и Чернигов ляхам уступим.
Честное, открытое лицо князя помрачнело, зубы сжались, на скулах заходили желваки. Было очевидно, что его раздирают сомнения: можно ли положиться на слово царя-младенца? верить ли?
Петр сел на свой мини-трон и протянул ему руку:
- Поди сюда, Дмитрий Михалыч.
Тот опустился на колени на ступеньку, и лицо его теперь было прямо напротив лица царя. Сжав его запястье, Петр проникновенно сказал:
- Верь мне, князь, я токмо счастия для земли русской желаю. Господь мне порукой - ничего худого не учиню.
