Ласково погладив малыша по голове, Филимон сел рядом.
- Как ты тут, чадо?
Пьер с готовностью улыбнулся. Еще бы не порадоваться, когда в последний момент успел книгу перевернуть. Он представил себе, как удивился бы писарь, узнав, что трехлетний ребенок целыми днями читает. Да, забавно получилось бы.
Филимон принялся было что-то рассказывать, но в этот момент дверь снова распахнулась, и вошла Агафья.
- Ты чего тут? - хмуро спросила она, обращаясь к писарю.
- Да вот, решил с мальцом посидеть, расскучать его. А то он все один да один. Федор Иваныч не велел его гулять пускать, студено больно. Да и сказывают всяко…
- Что сказывают?
- Да так, - смутился Филимон. - Вроде как мальчонку извести хотят. Аль не слыхала?
Агафья слегка покраснели и отрезала:
- Нет. Ты это… ступай отсель. Прибраться мне надобно. И Петьку забери.
Что-то в ее голосе насторожило Пьера, и он решил остаться. Кто эту няньку знает, вдруг подложит что-нибудь. Он демонстративно встал, скинув книгу с колен на лавку, и засеменил к столу, на котором рядом с чернильницей лежало гусиное перо и чистый пергамент. Все в доме уже привыкли, что он частенько "рисует", а попросту - калякает, и никто ему в этом не препятствовал. На самом деле Пьер пытался освоить своими маленькими ручками навыки письма, маскируя буквы под каракули.
- Куда ты? Кыш! Сказываю же, приборка у меня тута. Филимошка, унеси его.
Писарь попытался взять Пьера за руку, но тот заартачился: нахмурился, выпятил губы и приготовился орать. Но этого не потребовалось.
- Не хочет Петруша уходить.
- Да что ж такое, - всплеснула руками Агафья. - Аль глупости мальчишки титешного тебе важнее наказа боярина?
- Негоже посланника Божьего неволить, - отрезал Филимон и вышел, закрыв за собой дверь.
Мамка с негодованием посмотрела на Пьера.
- У, аспид…
Но тот, нимало не смутившись, принялся за свои каракули. А Агафья, поворчав, начала протирать слюдяные ромбики окна. Она почти успокоилась, но вдруг задела за жестяной рожок для свечи, торчащий из стены, и вскрикнула. Пьер вздрогнул, рука его дернулась, чернильница опрокинулась, и на вышитой скатерти расплылось уродливое пятно.
- Да что ж ты творишь, негодник?! - взвизгнула мамка. - Меня ж Федор Иваныч прикажет на конюшне сечь за твое баловство!
Схватив с лавки рушник, она замахнулась на Пьера. Но тот стащил с ножки тапок, кинул в нее, проворно скользнул под стол и затаился. Нянька пришла в бешенство и вне себя зашипела:
- Ах ты возгря
