Но он позволил себе фантазировать о Клео.
Его свет. Его надежда. Его супруга. Его любовь.
Магнус вновь женился на ней — но не в разрушающемся храме, не по принуждению, а на лугу. Красиво цвели деревья, колосилась пышная трава.
Пышная трава? Что за глупости лезут ему в голову?
Он предпочитал лёд и снег Лимероса.
Так ведь.
Магнус позволил себе вспомнить её редкую улыбку, её радостный смех, её острый взгляд, когда он говорил что-то раздражающее её.
Он думал о её волосах — они всегда его отвлекали, эти золотистые локоны, спадающие на плечи до талии. Он вспомнил шелковистую кожу, свадебный тур, первый поцелуй под аплодисменты толпы — поцелуй, который он презирал за всё то удовольствие…
А ещё поцелуй на вилле у леди Софии, подобный молнии. Его это так испугало, хотя он не признал бы подобное вслух. В какой-то миг он позволил бы ей себя уничтожить.
А потом в том маленьком домике, посреди метели, когда он считал её мертвой… и понял, сколько она значила для него.
Тот поцелуй не закончился так же быстро, как остальные.
Тот поцелуй означал смерть старой жизни и рождение новой.
Когда он узнал, что она проклята, как и её мать, мстительной ведьмой, что умрёт во время родов, его эгоистичные желания умерли. Он не мог рисковать её жизнью. И они сами уничтожат проклятие.
Но лорд Курт навис новым над их головами.
Магнус помнил, как Курт угрожал ему, закованному в цепи, и не мог разодрать его на части. Угрожал, что сделает с Клео, когда Магнус не сумеет её защитить.
Кошмарные зверства, которые Магнус не пожелал бы и врагу.
В нём вспыхнула паника, мысли вернули в суровую реальность. Сердце колотилось, и он попытался вновь вырваться из маленькой, душной тюрьмы, спрятанной глубоко под землёй.
— Я здесь! — закричал он. — Здесь!
Он кричал снова и снова, пока горло не заболело так, словно он проглотил дюжину ножей, но ничего не произошло. Никто за ним не пришёл.
Прокляв богиню, в которую он давно уже не верил, он принялся торговаться с нею.
— Отложи мою смерть, Валория, — прорычал он. — Отпусти меня отсюда и позволь убить Курта, пока он ей не навредил. А потом убьёшь, если хочешь.
Но и крики, и молитвы были безответны.
— Будь ты проклята! — он с такой силой ударил кулаком в крышку гроба, что в кожу впились занозы.
Он издал наполненный болью, разочарованием и страхом рев.
Он никогда не чувствовал себя таким беспомощным, бесполезным, невероятно…
Но…
Он нахмурился, избавляясь от занозы.
— Моя рука, — прошептал он в темноте. — Моя рука… Что с ней?
