В большой кабинет вдовствующей императрицы быстро зашел Вилламов. Они вместе с Николаем подняли матушку со стула и отвели ее в покои. Вечером она из спальни больше не выходила.
Великий князь остался в Малой передней Зимнего дворца. Здесь он провел ночь в беседах с другом детства флигель-адъютантом Владимиром Федоровичем Адлербергом.
* * *
Дворец польских королей Бельведер жил в ожидании особой церемонии. Завтра, 26 ноября 1825 года, в день военного праздника святого Георгия в нем должны собраться все георгиевские кавалеры Варшавы и ближайших округов.
Несмотря на приближавшийся праздник, во дворце висела непривычная тишина. Великий князь Михаил Павлович, часто гостивший у брата великого князя Константина Павловича и его молодой супруги, графини Иоанны Грудзинской, получившей титул княгини Лович, привык к бесконечным гостям, балам и церемониям. Теперь он чувствовал себя в одиночестве неуютно. Волнение усиливалось странным поведением цесаревича Константина. Сегодня он не вышел к столу. Михаил, отобедав с княгиней, пошел отдыхать в свою комнату.
Едва великий князь прилег на диван, как своды дворца огласил тревожный голос цесаревича Константина:
— Michel!
— Что такое? — удивился великий князь Михаил Павлович, поднимаясь и вглядываясь в искаженное болью лицо брата.
Константин молчал.
— Не случилось ли чего с матушкой? — осторожно подступая к брату и вглядываясь в его лицо, продолжал спрашивать он.
— Нет, благодаря Бога, — Константин Павлович заслонил глаза ладонью и дрожащим голосом, вовсе не похожим на тот, который Михаил Павлович привык слышать во время их задушевных бесед, продолжил: — Над нами, над всею Россиею, разразилось то грозное бедствие, которого я всегда так страшился, мы потеряли нашего благодетеля: не стало Государя!
По телу Михаила Павловича пробежал легкий холодок. Он хотел переспросить, открыл рот, пробурчал что-то невнятное, но сутуловатая фигура цесаревича в военной форме, туго стянутой по талии, дернулась вперед. Великий князь, боясь, что цесаревич может упасть на пол, подбежал к нему, обхватил брата сильными, длинными руками и крепко прижал к себе.
— Крепись, — едва сдерживая слезы, прошептал Константин.
— Сам-то ты как…. Я ведь чувствовал, чувствовал — не ладное в твоей душе… День ото дня ходил скучнее, расстроеннее. Вчера к столу не вышел, сегодня… не обедал. Надо было… печалью-то со мной поделиться, глядишь и вместе перенесли бы тяготы, — запинаясь, говорил Михаил.
