В сторону света | страница 47
— Да-да, макулатуру, — отвечаем, и в этот момент на пол громко падает компьютерная мышка.
Один из охранников подмигивает:
— Вот она ваша гласность, борзописцы! Идите, ребята, с Богом!
Учредитель не спеша перелистывает страницы газеты: «Нет, вы недостаточно меня облизываете. Чаще надо облизывать, и… с чувством, что ли…»
Смотрю на его лицо, в эти надменные очки: «Сколько лет ты пьёшь мою кровь? Десять, двадцать?»
Двухтысячный год. Москва. Третью неделю вызваниваю высокопоставленного чиновника на предмет интервью. Наконец, ленивая в доску секретарша делает одолжение и соединяет меня со своим шефом:
— Ну всегда, когда я с похмелья болею, пресса атакует. У меня своих средств массовой информации достаточно, чтобы с вами ещё разговаривать. Впрочем, напишите текст интервью сами, я потом внесу коррективы, и вы опубликуете…
Учредитель наконец доходит до последней страницы газеты. В моём сердце, которое вывернуто наизнанку, несколько десятков ножей.
— Слабо, очень слабо, — делает заключение владелец. Давай-ка свою душу, я сейчас ей пообедаю.
Кто сказал, что мы рождены для счастья? Мы временные редактора чужих газет. Мы читатели, потребляющие всю эту лажу. Мы обычные, честные люди…
— Открой-ка рот! Ого! Да у тебя там язык. Смотри, никому его больше не показывай!
Столица требует интима
Лето только начиналось, но даже самый сильный дождь уже не мог отмыть воздух от пыли. Солнце, потея, цеплялось за выжженную степь и корчилось от осознания собственной жаркой силы. Одинокий пепельно-грязный карагач, на грех выросший среди мертви, не находил в себе силы шевелить ветвями, и листья его сжимались в узкие трубки.
Даша пятый раз за свою короткую жизнь смотрела в окно, но раскинувшийся перед её детскими глазами пейзаж не разжигал любопытства, а казался серым и скучным.
Тихо стукали мамины спицы, отсчитывая улетающие навсегда секунды дарьиного детства, и потрёпанная кукла одним целым глазом смотрела с антресолей на семейство, будто по-человечески прочувствовала повисшую в воздухе тоску.
Со стуком спиц шли годы, но за окном на задних лапах по-прежнему стоял суслик и любовался всё тем же пожухлым карагачом.
Где-то далеко жизнь имела обыкновение меняться. Там за горизонтом росли настоящие полевые цветы, в туманной дымке оптом рождались принцы на белых авто с красными номерами. Здесь же один-единственный жених на весь околоток опять терзал свою пьяную пятиструнку и срывающимся голосом вторил скрипу несмазанной своей телеги.