Надо ли говорить, что в академию Ярейа и Маркус возвращались, все еще находясь под гипнотическим действием музыки. Потом долго стояли между этажей, не в силах оторваться друг от друга, и каждый новый поцелуй, призванный стать прощальным, так им и не становился. Потом они вспомнили об оставшейся бутылке вина. И Рей приняла приглашение посетить комнаты магистра, дабы еще какое-то время отвлечься от надоевшей таблицы таблицей и провести его в приятной компании. Интуиция шептала, что это ловушка на одну особо умную ящерицу, а сердце колотилось, требуя логического окончания вечера. В какой-то момент разум махнул на все рукой, рассудив, что одной любимой работой жизнь не ограничивается.
И снова была музыка, но уже в записи на кристаллах, были свечи вместо магического светильника, прикосновения, становящиеся все откровеннее. Вино, как ни странно, тоже было, но им хватило пары бокалов. Сводящие с ума поцелуи, невесомые ласки, постепенно все больше мешающая одежда.
Когда и как они перебрались в спальню, сказать не смогли бы оба даже под ментальным воздействием. Просто в какой-то момент одежды на обоих стало совсем мало, а вместо шершавой обивки дивана под спиной обнаружились прохладные простыни. Не шелковые, но кого волновали такие мелочи. То один, то другой что-то шепчут, но мысли путаются, и на помощь приходят прикосновения. Все менее скромные, все более настойчивые со стороны Маркуса. Осторожные, неумелые — Рей только учится, но ей достался терпеливый учитель. Смущение, когда девушка обнаруживает, что одежды на ней больше нет. Поцелуи, окончательно растерявшие скромность, но заставляющие тело выгибаться навстречу рукам и губам мужчины, забывая стыд. И желание чего-то большего, пока лишь смутно осознавая, чего именно, и не представляя, как это попросить.
Но просить ничего не надо, Марк и так понимает, что хочет его девушка. Но не торопится. Эта ночь принадлежит его рыжей, его ящерке. Она должна получить от нее как можно больше удовольствия, чтобы потом, если вдруг не сложится, ни о чем не жалела. Поэтому его губы медленно ласкают нежную шейку, рука поглаживает бедро, чуть замирает на границе с запретным, чтобы потом скользнуть обратно, так и не прикоснувшись там, где от него этого ждут.
— Марк, — тихий полустон полушепот срывается с губ девушки.
Он только улыбается, а его губы касаются груди, накрывают сосок. И вновь Рей пронзает разряд, заставляя еще сильнее прижиматься к мужскому телу, просить ласку, в которой все еще отказывают. А когда его пальцы, наконец, касаются там, где все давно ноет, она вновь не может сдержать стона. И все равно, ей мало этих дразнящих касаний, почему-то напоминающих прикосновение крыльев мотылька, а не мужских рук.
