Нам будет послан спасительный знак,
Эхо сраженья отзовется в веках,
Грусть растворится, развеется страх,
Наш гимн заглушит поверженный мрак.
Сбитая с толку Ют что-то пролепетала, но Шелест и сам видел, как монстр отшатнулся в сторону. Собственный вес заставил его опрокинуться на спину, он вскричал еще громче, и на этот раз это был вопль не только ярости, но и боли.
— Мраком окутана вечная даль, — снова запел Шелест, наслаждаясь необычным, потрясающим ощущением. Как будто внутри него возникло невообразимое количество энергии, и он щедро отдавал ее окружающему миру вместе со словами песни. Но что было чудеснее всего, он слышал музыку — казалось, она, не успевая возникать в его мыслях, выливалась в реальность. — Зловещих мелодий там вьется спираль. Мы встанем на бой, наша крепкая сталь…
Чудовище упало на песок, продолжая исступленно вопить. Однако, как ни странно, пения Шелеста и неизвестно откуда взявшейся музыки этот громкий рев не заглушал.
— … С врага соберет кровавую дань!
Шелест успел заслонить лицо руками, прежде чем на него брызнули кровавые ошметки монстра.
Музыка смолкла. Над пустыней повисла гробовая тишина.
— Это что было? — первой нарушила ее Ют. — Откуда взялась музыка?
— Я не знаю, — пробормотал Шелест. — Я просто представил ее и услышал… Или услышал, а потом представил… Кажется, моего пения тут живность вообще не переносит, — обиженно заключил он.
— Достал своим пением! — рявкнула Ют. — Что за вечная даль? Причем тут зловещие мелодии? Откуда сталь?
— Но и скорпионы, и эта тварь сдохли явно от пения! — Шелест предпочел обойти вопрос текста. — Или есть другие предположения? Надеюсь, — он сумрачно посмотрел на запачканные руки, — что эта дрянь не ядовитая. И что в Вавилоне нам смогут все объяснить, не то я…
На этот раз он не договорил потому, что в лицо неожиданно ударил яркий белый свет. Шелест инстинктивно зажмурился, а когда снова открыл глаза, горная цепь, маячившая вдали, исчезла.
Перед ним высилась сверкающая стена с огромными воротами. Все так, как он видел сначала в видении, а потом в книге Белениуса.
У ворот стояли люди, много людей в длинных белых одеждах. Человек, стоявший впереди всех, был хорошо знаком Шелесту. Именно он когда-то немо пригласил его сюда.
Его густые русые волосы выбивались из-под широкого белого капюшона, в левой руке был зажат длинный золотой посох, увенчанный скрипичным ключом. Лицо незнакомца сияло улыбкой. Слегка наклонив голову, он сказал:
