--Тебе видней. Может быть, я и ошибаюсь, -сказал тот впервые как-то не по-американски.
Вернулся чин с орлами на плечах и пробежал написанный Андреем "баян".
--Вас отвезут, куда вы просите, -сказал он сухо.- Машина уже ждет. Ваше "Вольво" (это уже исключительно для Андрея) будет у нас. Можете приехать за ней в любое время или прислать представителя посольства.
Замурцев горячо поблагодарил его за помощь и гостеприимство, и сириец немного оттаял, иначе он не был бы сирийцем.
--Не забывайте, что мы вас спасли!
--Ни за что не забудем! Мы всем расскажем об этом.
Андрей и американец вышли вслед за провожатым во двор, где оставалась Джарус и где уже стоял наготове "Лендровер". Порученец стал что-то говорить шоферу быстрым полушепотом - только долетало иногда "Шаиф шлён?.." {Понял? (сирийский диалект)}, а потом предложил занимать места. Взревел мотор, и рука водителя, разумеется, сразу потянулась включить радиоприемник. Андрей неожиданно для себя самого сказал:
-Карлос Сайнс.
-Что? -отозвался Эндрю.
--Ничего. Вспомнил одного... гонщика. Как раз сейчас ралли там... в Монте-Карло.
Не рассказывать же бравому летчику трогательную историю о том, как этот Карлос Сайнс не так давно словно бы мчался вместе с Замурцевым по сирийской пустыне, а Замурцев как бы мчался вместе с ним по никогда не виденным холмам Монте-Карло. И уж вряд ли расскажешь кому бы то ни было, как это было великолепно - гнаться в ночи за чем-то неизъяснимым, абсолютно несуществующим, но обязанным существовать... Замурцеву хотелось узнать, как всё же закончились гонки: догнал ли Франсуа Делекур Карлоса, но радио было прочно настроено на бесконечные бедуинские романсы:
"Бейн ар-Ракка уад-Дейр эз-Зор,
йа уюни,
мар'ат сияра сауда..."
"Между Раккой и Дейр эз-Зором, дорогие мои, едет черная машина, -пела Самира Тауфик.- Это твоя машина, любимый..."
"Алла, алла! " -подпевал хор.
Порученец сбегал за последними инструкциями, вернулся и сел, сопя, рядом с Андреем. "Лендровер" газанул и покатился по асфальту.
Поначалу Эндрю озирался и изредка задавал какие-то любознательные вопросы, а Замурцев отвечал. Но потом американец и порученец задремали, а Андрей стал думать, что хорошо бы написать красивую книгу. Ему хотелось, чтобы эта книга начиналась с фразы вроде: "В тот год мы жили в..." Вот действительно славное начало, делающее книгу теплой и близкой. И в мозгу потом так и вертелось: "В тот год мы жили в... В тот год мы жили в...", а дальше ничего путного не приходило, и в конце концов он бросил сочинять, покосился на Джарус, которую везли, чтобы вернуть ее родному племени, и подумал: наверное, это к лучшему. Как всё тонко в природе, как непросто. Вон, у Муликова жил в квартире хамелеон, которого он поймал на каких-то развалинах. Пока мух находил, жил нормально. А потом с голодухи съел таракана - и издох. Нельзя игнорировать, что у природы есть свои тайны. Да, нельзя. Это так же верно, как то, что в Девятой симфонии Щуберта с настоящим наслаждением можно слушать только вторую часть.
