Надо сказать, что Даша противилась больше для порядку, но потом соизволила отпустить, хотя и прочитала массу наставлений и нравоучений. Вечер прошел приятно — в выборе наряда для гулянья и музицировании, а ночью молодые люди снова сбежали на реку и плескались там до посинения. Юлия Павловна осмелела настолько, что переплыла речку дважды, лишь изредка кладя руку Василю на плечо — чтобы отдохнуть. На самом деле, это была отговорка, девушке просто нравилось касаться его, и через это прикосновение в нее словно вливались сила, уверенность и цыганский задор. Впрочем, была и ещё причина.
Сегодня она впервые заметила, какие шрамы покрывали его спину. Молодая кожа заживала быстро, но и тут, и там, виднелись выпуклые бороздки. Юлия Павловна легко коснулась их кончиками пальцев. Каждый из этих шрамов когда-то кровоточил, был живой, говорящей болью. Теперь шрамы на теле зажили, но зажили ли шрамы на сердце?
Василь чувствовал её осторожные прикосновения, но делал вид, что ничего не замечает. То, как она касалось его — и бережно, и тепло, было ещё одним доказательством, что судьба свела его с ангелом во плоти.
Предкупаленская ночь была особенно тихой и теплой. Василь нарочно замедлял шаг, чтобы растянуть на подольше удовольствие от прогулки. Юлия Павловна шла задумчиво, закусив травинку. Распущенные волосы, влажные ещё после купания, падали ей на лицо, и она машинально убирала их, закладывая пряди за ухо. Каждый жест её, каждое движение дышали теплом и той женственностью, что присуща исконно русским женщинам.
— А ведь это ужасно несправедливо, Вася, — сказала она вдруг.
— О чём вы, барышня?
— Ужасно несправедливо, когда у одних людей есть свобода, а у других нет.
— Угу, — промычал Василь. Ему не хотелось говорить об этом и портить прелесть вечера.
— Раньше я не задумывалась, а теперь…
— Давайте не будем сегодня ни думать, ни говорить о плохом? — предложил Василь. — Ведь завтра праздник.
— Праздник, да, — Юлия Павловна устремила темный взгляд на луну. — Вася, а ведь крепостные должны ненавидеть своих хозяев. Ведь с ними так жестоко обращаются. Бьют, продают, унижают…
— Некоторые и ненавидят. Знаете, как я барыню Белозерцеву ненавидел? Кажется, убил бы — и не пожалел ни на вот столечко, — от отмерил ногтём треть мизинца.
Барышня вдруг остановилась, пытливо вглядываясь ему в лицо:
— Меня вы тоже… ненавидите?
Василь смотрел на белое лицо, обращённое к нему с тревогой, и чувствовал, как нежность заполняет душу до самых потаённых уголков.
