Можно ли вообще вынести все это без серьезных последствий? Чем дольше размышляешь над этим, тем более непостижимым становится это. А с каким терпением и упорством я переносил все! Подумайте, сколько нужно усилий над самим собой, чтобы справиться с этими и всеми остальными ударами судьбы! Какая все же колоссальная пропасть между жизнью на свободе, во внешнем мире, и жизнью в этом подневольном и мрачном тюремном мире! Как много страданий вынужден годами терпеть заключенный, не будучи в состоянии ни ослабить, ни предотвратить их! Разве поэтому не становится тем более понятным, что заключенный воспринимает и переносит те или иные тяготы гораздо тяжелее и мучительнее, чем человек, живущий на свободе, который в трудные часы жизни все же может искать и находить себе прибежище в перемене обстановки?
Несмотря на энергичное сопротивление и железную силу воли, проявляемые стойким заключенным, он не всегда в состоянии воспрепятствовать безысходной обстановке тюремной жизни, им овладевают тоска и мука, которые впиваются в сердце и беспрерывно терзают и подтачивают душу. Терпение как активное подчинение неизбежному порой восстает против слишком жестокой судьбы, но единство страсти и рассудка помогает мне легче преодолевать тяжелое состояние.
Часто приходится максимально напрягать всю силу духа и характера и полностью уходить в себя, чтобы преодолеть власть судьбы и не поддаться ей. Каждое преодоленное страдание прибавляет силы, увеличивает поток жизненной энергии. Даже если страдание тяжко, нужно стараться побороть его с помощью жизненной энергии и душевной силы, ибо и в страданиях жизнь все же сохраняет свою ценность. Иной человек лишь в пучине страданий открывает самого себя, открывает в себе такие глубины, о которых не подозревал, открывает в этих глубинах такие сокровища, которые возвышают и вдохновляют его.
Именно в отношении человека ко всей судьбе, в его уверенности в себе, постоянно и неразрывно связывающей должное и желаемое, и во всей мужественности его характера раскрывается его героическая сущность.
Годы ничем не прерываемого одиночества все прочнее замыкали меня в определенном, отграниченном мире представлений. Как часто в моем воображении протекает этот поток обстоятельств, впечатлений, да и событий! Жизнь становится тогда, как сон, сон — как жизнь. Как дуновение, плывет этот сон над землей и людьми, картинами и драмами, судьбой, природой, жизнью и верой. В нем скрадываются вчерашние часы, а прошлые события и человеческие судьбы выступают на передний план, далекие и тем не менее близкие мысли проносятся, чтобы на мгновение превратиться в воспоминание…
