Твои приветы с родины облегчают мне здесь порой почти безутешную судьбу и тем больше напоминают о твоей старой дружбе с моим столь горячо любимым отцом, так внезапно утраченным. Прошло целых два года с тех пор, как на меня обрушилась глубоко потрясающая, полная скорби весть: моего отца больше нет, он умер. Я не мог закрыть ему глаза, мне, единственному сыну, не разрешили отдать ему последние почести. Моего отца больше нет, он покоится — я часто думаю о нем и о его тихой могиле — в Ольсдорфе. Едва лишь немного зажила мучительная рана, нанесенная этой жесточайшей утратой, как в наступившем году меня уже постиг новый удар — смерть ставшего мне дорогим доброго сердцем тестя. Моя мужественная жена скорбит о своем горячо любимом отце, моя дочь потеряла любящего деда. В родной земле покоятся теперь вместе с моей дорогой матерью мой отец и поблизости от них — мой тесть. Опустело их место в нашем кругу, но мы будем всегда глубоко чтить их и хранить о них верную память.
Дорогой Рудольф, как охотно я погружаюсь в глубину их и моего прошлого и вызываю в памяти былые, но все еще свежие переживания! Дух оживляется, память освежается и напрягается. Изоляция и одиночество иногда даже обогащают человека мыслями и воспоминаниями и оказывают на него чудесное воздействие, хотя он и не владеет всеми своими силами и не мыслит так свежо и гибко, как это было на свободе.
Ты знал меня еще совсем маленьким мальчиком в родительском доме. Ты, вероятно, еще помнишь, как я едва 16 лет от роду ушел из родительского дома и скитался в поисках работы без всякой помощи и без каких-либо средств, полагаясь во всем лишь на самого себя. Уже тогда познал я горькую необходимость самому зарабатывать свой хлеб насущный, чтобы не быть в тягость ни своим родителям, ни другим людям. Я также вел и выдержал борьбу с жестокой силой голода, честно пробивая себе дорогу в этом мире.
Моя суровая судьба рано научила меня чувствовать и понимать жизнь и образ мыслей немецкого рабочего. Сколько раз мы храбро смотрели в глаза нужде и нищете! Как мы хотели работать, когда нам выпадал тяжелый жребий безработицы! Однако мы стойко выдержали все, ибо принадлежали к такому классу, который привык к тяготам жизни, но не склонился перед ними. Чем больше была нужда, тем сильнее стремились мы одолеть се.
Все мое существо глубокими корнями срослось с трудовым народом, который я полюбил со всей страстью сердца… Гамбургские рабочие и служащие были и всегда останутся моими самыми близкими братьями, они были первыми товарищами в борьбе и страданиях па моем бурном жизненном пути. Непреложным фактом остается то, что мне так часто доводилось делить с ними судьбу и испытания, что узы солидарности, выросшей на почве родины, неразрывны и все еще соединяют меня с ними и поныне. Никогда в жизни не забуду я и огромных впечатлений и переживаний в своем родном краю. Но еще более незабываемо то, что позднее я оказался в горниле жизни всей родины — страны и парода, — величие и значение которой познавал тогда всюду.
