— Знаешь, мамаш, не могу я ехать в город. Ты сама подумай, меня сразу за дяревенщину примут, что же мне в валенках ехать, да и пальта у меня нету, не в этом же сюртуке твоем старом там ходить. Вот ты погляди, как там одеваются.
И, схватив лежащий на столе «Огонек», раскрыла его, тыча матери под нос.
— Видала я. — Оттолкнув дочь, проговорила та. — Да только здеся ты на такое пальто в век не заработаешь, сотрешься, милая.
— Ты, старая безмозглая дура! — Взорвалась Зинка. — Вон, наплодила ораву, а че с ними делать, сама не знаешь, а я не такая. Я хочу гарадской стать, а без пальта не станешь.
— Гляди, пока на пальто копить будешь, так мужиков и в городе всех разберут.
Зинка уставилась на мать и долго молчала. В доме стало тихо, мать со страхом и напряжением ждала решения дочери.
— Ладна, согласна. — После некоторых, видимо тяжелых для Зинкиной головы вычислений, произнесла она. Последний аргумент матери перевесил. Вздох облегчения, вырвавшийся у старой женщины, разрядил атмосферу в доме.
— Ну, чаво сидите, давайте баню топите, я грязной что-ли в город поеду?
Мать вскочив с табурета рыкнула на сына:
— Чаво сидишь, бягом топить баню. Не слышал, что сестра сказала?
— Угу, — отрываясь от окна и натягивая валенки, ответил тот.
Через секунду во дворе были слышны шаги, удаляющиеся по направлению к бане. Скрипнула дверь старой давно покосившейся и окном ушедшей по самую землю бани. Не прошло и получаса, как над баней заструился дымок. В доме поднялась суета, мать бегала, доставая из погреба какие-то соленья, шикала на путавшихся под ногами младших детей. Зинка, сидя у окошка, перебирала свои вещи, припрятанные на этот самый случай.
— Я вот эту кофту брать не буду. — Рассматривая ярко-желтую в черный цветочек блузу, недовольно сказала Зинка. — Там таких, наверна, давно не носят.
— И не бери, доченька, — сразу подобрела мать, — я вон младшенькой перешью, а то уж совсем пообносилась.
— Ну да, совсем все отобрать хочешь, а я в город голой поеду.
Мать остановилась и посмотрела на дочь.
— Ты ж сама говоришь, что не носят там таких. А у нас ведь все носят.
— Ладно уж, пусть забярает и помнит мою доброту. Голая поеду, все вам оставлю. Ничаго мне не надо. — Бурчала себе под нос Зинка.
Мать старалась не обращать на ее слова внимание. Единственная мысль, застрявшая в её голове и как молитва, постоянно повторяемая, была о том, лишь бы дочь не передумала и не осталась, пущай едет в свой город.
— Ну чаво расселась? — Недовольным голосом спросила Зинка мать.
