То же самое, по рассказам египтян, происходит и в египетских Фивах. И там в храме Зевса Фиванского также египетская женщина. Потом эти женщины, как говорят, не вступают в общение со смертными мужчинами".
Видимо, Светлана посчитала принца современником Геродота. А может быть, и самого Геракла. Но каков подбор цитат! Чувствуется влияние Элиссы, с детства склонной к эротике под общечеловеческим соусом свободы желаний. Надо признать, далеко она не прошла по этому пути. Свобода желаний осталась внутри. А снаружи, - всего лишь шатание между мной и Адрастом, обусловленное не во всем половым влечением. Я объяснялся с Парфенопеем, Элисса молча поддерживала меня, а дочь Элиссы продолжала заниматься просвещением гостя из прошлого. Если б она как следует понимала, что этот несостоявшийся монарх дан ей Провидением взамен брата! Ведь она любила Иллариона, хотя тому было не до нее. Требовалось еще пару лет, чтобы он ощутил себя старшим братом-защитником сестры. Пару лет рядом с ней.
- Геродот еще написал, что "самый позорный обычай у вавилонян вот какой. Каждая вавилонянка однажды в жизни должна садиться в святилище Афродиты и отдаваться за деньги чужестранцу. Многие женщины, гордясь своим богатством, полагают недостойным смешиваться с толпой остальных женщин. ...Исполнив священный долг богине, они уходят домой. Женщина должна идти без отказа за тем, кто бросил ей деньги. Безобразным приходится долго ждать. Иные в святилище три-четыре года..." Как ты думаешь, принц, обычай действительно позорный? У нас ведь он почетный! Есть у меня кое-какие сомнения...
И Светлана тут же, без паузы, повернулась к Элиссе:
- Мама, а какой лучше было быть тогда - красивой или безобразной? А у нас есть безобразные женщины?
Но Элисса не успела найти ответ. Я твердо решил: розги помогли бы им обеим. Зря отменили столь замечательную меру воздействия. Хромотрон высветил перед нами большой экран и показал крупным планом фигуру короля, беседующего с президентом. Экран следовал впереди, последовательно опускаясь по ступенькам, ведущим по плавной дуге к берегу, но принц вдруг остановился и произнес с гортанной дрожью в голосе:
- Инкарри!
Инкарри - Инка-рей, то есть Инка-царь! Мысленно я стукнул себя кулаком в лоб. Как я пропустил это его признание тогда!? Он узнал его! И он знает имя мумии? Хромотрон продолжал показ. И я понял, почему в ту минуту стал невнимателен. Внизу, на исходе Нисходящей лестницы, - не парадной Восходящей! - нас ожидала красочная процессия: Георгий Первый, окруженный свитой людей моря. Беловолосые и белокожие, в ослепительно белых облегающих костюмах... Георгий Первый проигнорировал общечеловеческое празднество. Но, тем не менее, решил встретиться с героями дня. Принцем? Мною? Или он надеялся увидеть возрожденного короля? Это оставалось пока неизвестным.
