— Ну, ты даешь… Я даже и не предполагал, что у тебя так все запущено… Совсем нюх потерял, да? Она же в самом деле красивая баба! Ну ты и придурок все-таки. Вот учу тебя, учу… С чего это ты лоханулся с ней так, Стасик?
— Валер, да это другое… Говорю же тебе, я просто здесь живу, и все! Отстань от меня, Валер, а?
— Что, совсем отстать? Я что, похож на идиота, Стасик? А кто мне твои долги отдаст? Папа Карло? Нет уж, дорогой мальчик, давай работай, как полагается. И не пытайся отскочить — все равно найду. И здесь так просто, как ты говоришь, я тоже жить тебе не позволю. Не заслужил пока. Сколько ты времени на нее потратил? Полгода целых? Ничего себе!
— Валер, да говорю тебе, что это не из той оперы!
— И что, за полгода она так и не поплыла, что ли? Наверняка поплыла, раз к себе жить пустила… Квартира-то хоть на нее оформлена?
— Нет. Нет! Точно не на нее…
— Во идиот… А ты не врешь ли мне, а? Я ведь проверю. Запиши-ка мне ее фамилию…
…Вероника все терла и терла тело жесткой мочалкой, потом вставала под горячие струи душа, смывала с себя шапку пены и все начинала сначала, то есть терла себя и терла лихорадочно-нервно — все никак не получалось смыть с кожи вечернюю брезгливость. Невидимой грязной коркой она вылезала на руках, на ногах, на животе… И еще ей все время казалось, что исходит и исходит от нее плотной волной тот самый тяжелый, болезненно-затхлый дух, так быстро поселившийся в маминой комнате в Востриковом переулке… И опять отдавала тело шустрым, спасительным водяным струям, бьющим без передыху ей сверху на голову, и опять нещадно терла и терла жесткой мочалкой тонкую белую кожу, пока не загорелась она возмущенно малиновым больным свечением. Только через час, закутавшись в толстый махровый халат и водрузив на мокрых волосах большой тюрбан из банного полотенца, она решилась заглянуть на кухню в тайной надежде, что поздний гость успел уже исполниться своей гостевой совестью и вежливо покинул их дом.
К счастью, его и в самом деле на кухне не оказалось. Стас сидел за столом один, уронив голову в сложенные большим ковшиком ладони, и растерянно всматривался куда-то в кухонное пространство. Что-то очень насторожило Веронику в его лице…
— Стас! Очнись! Что с тобой?
— А?! Что? Что, Вероника, я не понял?
Он заморгал навстречу ее озабоченному взгляду быстро и беспомощно и растянул красивые губы в детской совсем, виноватой мальчишеской улыбке, будто вот-вот собирался заплакать.
— Что случилось, Стас? У тебя неприятности, да? Это твой друг тебя так расстроил?
