Эмбер отошла с едой и заметила множество фонарей с трепещущими свечами. Они сияли на окнах и дверях, якобы отгоняя злых духов, приходящих в Самайн. По традиции некоторые жители думали, что встретят духов любимых, что умерли.
Эмбер не знала, были ли призраки настоящими. Она ни одного не видела. Эмбер знала, что есть много настоящего среди того, что она не видела, но сказала бабушке, что у призраков и духов должны быть занятия интереснее, чем мучить живых. Бабушка согласилась. Но бабушка все равно накрыла за столом за ужином еще и на покойного мужа. Эмбер решила, что это успокаивает живых, и если мертвые все-таки заглядывали, им явно понравилось бы узнать, что они все еще в чьих-то мыслях.
Она уловила движение краем глаза. Она списала это на мерцание фонаря, но моргнула, и движение пропало. Она услышала мяуканье и склонилась, угостила уличного кота нетронутым мясным пирогом. Эмбер выпрямилась и сосредоточилась, уловила успокаивающее присутствие своего тихого стража. Она подняла пустую тарелку, погладила кота по голове и отошла от сияния костра.
Ладонь коснулась ее плеча, и все в Эмбер замерло.
— Думаю, ты это обронила, — сказал писклявый мужской голос.
Эмбер нахмурилась. Ее страж не мог пищать. Она обернулась.
— О, Финни, спасибо, — она забрала у него платок.
Юноша покраснел, когда она сунула платок в декольте платья. Она спешила, и уголок платка остался торчать из-под воротника.
— Да, эмм… не за что, Эмбер, — сказал он, нервно ерзая и почесывая голову. Он глубоко вдохнул и протянул руку. — Прогуляемся вокруг амбара?
— Почему нет? — Эмбер улыбнулась другу, но улыбка увяла, когда она оглянулась на темную дорогу, озаренную лампами.
После ужина она сыграла с девочками, чтобы все были рады. Они по очереди выливали белки яиц в миску, пытаясь увидеть букву. И снова буква указывала на будущего мужа. Хоть она не интересовалась, Эмбер взяла протянутую миску воды и вылила туда взболтанное яйцо. Конечно, у нее оно двигалось медленно, в отличие от остальных. Яйцо кружилось, пока не стало прямой линий с крючком на конце, как делала до этого и яблочная кожура. Одни кричали, что это «J», другие вопили — «I», и Игнатий радостно ухнул.
Вечернее веселье подошло к концу, костер догорел, и еду убрали. Эмбер уложила бабушку спать и задула все свечи в доме, кроме одной. Взяв кружку сидра и блюдце угощений, она ушла в свою комнату и опустила подношения на подоконник, накрыла еду платком, вытащенным из корсета.
