Дэниэл подошёл к брату, взял его за плечи, как следует встряхнул.
- Вставай! Ну?
Гуди медленно поднял голову, встретился взглядом с Дэниэлом и безразлично кивнул.
- Вставай. Мы уходим отсюда. Вместе.
***
Несмотря на сопротивление Дэна, Натани и Ильфи увели из деревнюшки всех ссыльных до единого. Так что кибитка ехала медленно, а за нею плелись добрых полтора десятка страдальцев. Обезволенных, выгоревших, бесполезных. И даже хуже – катастрофически замедляющих их и без того неторопливое бегство с места преступления.
Только-только под вечер добрались до места, где утром прятали кибитку. Развели костры, раздали хлеб и лук, которые Ильфи стянула из домишки магов, нарезали окорок – последнее мясо из припасов сестёр Форс.
Гудвин Софет ван Лиот сидел рядом с Дэном, глядя впереди себя пустыми глазами.
Дэн с ним ещё ни разу за день не разговаривал. Эмоции Гуди ещё не восстановились, и неизвестно было, насколько можно будет их оживить. Также Светлые маги пытались подчистить ему память – он, похоже, плохо помнил даже, как разговаривать. Он даже ел вяло, как будто нехотя. А ведь глядя на его исхудавшее лицо, нельзя было сказать, что Гуди наедался досыта все эти четыре года!
- Сам-то поешь, - обняв Дэна за плечи, сказала Натани, принесшая братьям одеяла.
- Не могу, - ответил он отрывисто.
Её объятия не радовали – раздражали. «Всё или ничего», - опять, в стотысячный раз напомнил себе Дэн. Если ему достаются только небрежные прикосновения да шутливые поцелуйчики в щёчку – не надо. Что такое это «всё», он уже достаточно хорошо представлял, пообщавшись накоротке с Ильфи и Тордом, которые своих чувств никогда не скрывали – любились при каждом удобном случае, шумно и напоказ. И ссорились так же.
Натани не ссорилась. Дэн так и не смог понять – боится она его или всё же влюблена.
…А есть он действительно не мог. Не хотелось даже думать о еде.
Нетерпеливо высвободившись из рук Натани, Дэн повернулся к огню, не глядя на девушку и на брата. Натани, видно, обиделась – ушла.
Гуди. Он изменился за эти четыре года – ёжик недавно обритых волос, очень худое, небритое лицо, глубоко посаженные чёрные глаза. Брат исхудал и постарел – выглядел он никак не на двадцать один год, ему можно было дать не меньше сорока! Но самое главное – исчезли и задор, и весёлая злость, и юмор в глазах - всё, чем был Гуди. Куда оно девалось и вернётся ли, Дэн не знал.
Брат жевал кусок черствого хлеба. Дэн слышал его чавканье, тяжёлое дыхание, шмыганье искривлённого носа, хрип и клокотание грудной клетки и невольно морщился от брезгливости. От Гуди пахло затхлостью подвала, где, вероятно, он спал в последнее время.
