Что ж, он не мог подвести брата.
Дэн страдал. Дома его причесали, прилизали, надушили, повязали на шею ленту, как котёнку, и напялили неудобную одежду. Больше всего неудобства причиняли шерстяные полосатые чулки, от которых чесались икры и подвязки которых впивались в кожу под коленками. И новые блестящие туфли с пышными кружевными бантами походили на девчачьи. С белоснежной блузой он бы мог смириться, если бы не пышное жабо, приколотое к воротнику булавкой, и такие же кружевные, воздушные манжеты. Их Дэну хотелось оторвать напрочь, а рукава подтянуть до локтей, чтоб не мешали игре.
Родители наказали ему молчать и не вздыхать, играя «Томную деву» на лютне, а когда дойдёт до хоровой части – тогда наоборот, не молчать, а петь, старательно открывая рот и «улыбаться глазками».
При этом отец и мать сами начинали «улыбаться глазками», делая такие гримасы, что становилось страшно. А мать ещё и восторгалась его, Дэна, глазами и ресницами – опять же, «как у девочки». Что им стоило родить себе парочку девчонок? День-деньской, послушные и спокойные, они сидели бы в музыкальной школе или дома в обнимку с арфами и ксилофонами и «улыбались бы глазками» с утра до вечера.
Только Гуди усиленно делал вид, что полностью спокоен и равнодушен, а сам два или три раза поймал взгляд младшего братца и подмигнул ему.
«А что, если там всё-таки будут маги-охранники?» - спросил Дэн мысленно. Он не очень жаловал мыслесвязь: почему-то во время неё сильно сдавливало виски и хотелось спать. Но не спрашивать же вслух?
«Не будет там магов-охранников, - успокоил его Гуди. – Всё предусмотрено так, чтобы виноватыми в итоге оказались именно те охранники, которых там не будет, Дэнни! Иди и ничего не бойся!»
…Спокойствие брата, его невероятное доверие, возможность участвовать в великом деле, о котором ему Гуди все уши прожужжал и, конечно, надежда на скорое обретение книги про палачей придавали грядущему концерту смысл. Поэтому Дэн подавил очередной вздох и отправился в школу.
Там его поставили «носочки врозь» в строю таких же, как он, детей. Четыре лютниста, три скрипача, пианист, два гитариста и шесть флейтистов, и ещё четырнадцать человек хора – вот такой состав, всем от девяти до двенадцати лет, потому что старый король, не-маг Кардавер Кешуз, любил маленьких музыкантов. Учителя обошли детей со всех сторон, проверяя, черны ли штаны длиною до колен, полосаты ли чулки, белы ли рубашки и вымыты ли уши.
Мальчиков посадили в запряжённую четырьмя мулами открытую длинную повозку, на оббитые сукном сиденья, и повезли во дворец. Все на них глазели. А несчастным жертвам искусства запрещали даже корчить прохожим гримасы. Во избежание подобного безобразия четыре строгих педагога в длинных чёрных мантиях сидели по краям обеих скамей, держа наготове длинные острые палочки. Они виртуозно умели тыкать этими палочками в ноги учеников – иной раз оставляли маленькие синяки, а порой и кровавые точки.
