соавторов. Рисунок III.9 является гистограммой доли стран с различными уровнями дохода, которые начинают как недемократии и переходят к демократии. Выборка включает страны, бывшие недемократическими в 1965, 1970, 1980, 1985 и 1990 гг., и измеряет демократизацию в каждом случае в течение следующих пяти лет. Страны помещены в квинтили доходов, построенные по среднему мировому распределению доходов между 1965 и 1990 гг. Этот рисунок показывает, что страны в верхних двух квинтилях имеют большую тенденцию к переходу к демократии; однако нет монотонной зависимости между доходом и долей недемокра-тий, переходящих к демократии. Рисунок ШЛО построен аналогично, но для переходов от демократии к недемократии, а не наоборот. Здесь имеется более впечатляющая связь между этими переходами и квинтилями доходов. Хотя страны в двух нижних квинтилях сталкиваются с высокой вероятностью перехода к недемократии в любой пятилетний период, эта вероятность намного ниже для стран в третьем квинтиле и равна нулю в верхних двух квинтилях. Эти гистограммы делают очевидным, что в то время как вероятность перехода к демократии слабо коррелирует с доходом, есть большая разница между долей богатых и относительно бедных демократий, скатывающихся обратно к недемократии.
Хотя здесь не место для переоценки имеющихся эмпирических данных, мы подчеркиваем, что закономерности, показанные на рис. III.5-III. 10, нельзя интерпретировать как причинно-следственное влияние дохода и образования на демократию и процесс перехода к демократии. Эти корреляции не указывают на то, что по мере обогащения страны, она с необходимостью будет склоняться к большей демократичности. Основная проблема с причинной интерпретацией этих взаимосвязей в том, что страны, различающиеся по уровням дохода (или по уровням образовательных достижений), также различаются по своей истории и другим институциональным характеристикам. В нашей недавней работе [Acemoglu et al„ 2004] этот вопрос изучен детально, и установлено, что причинное влияние дохода (или образования) на демократию или на переход к демократии невелико. Вместо этого, как представляется, другие исторические факторы определяют и экономическое, и политическое развитие различных обществ, что ведет к корреляциям, показанным на рис. III.5-III.10.
Достаточно дать некоторое представление об этой взаимосвязи, показав, как изменения в доходе связаны с изменениями в демократии в течение периода, отображенного на рис. III.5-III.10. Это продемонстрировано на рис. III.11 и III.12 для индексов Freedom House и Polity. На обоих изображениях горизонтальная ось показывает изменения в логарифме ВВП на душу населения между 1970 и 1995 гг., а вертикальная ось — изменения на шкале демократии между теми же датами (для индексов Freedom House и Polity соответственно). Такой взгляд на данные полезен, потому что он различает возможные постоянные характеристики, одновременно влияющие на доход и демократию (тем самым приближая нас к причинно-следственной зависимости между доходом и демократией). Оба рисунка демонстрируют явный паттерн: нет связи между изменениями в доходе на душу населения и демократизацией. Другими словами, хотя более богатые страны более демократичны, нет свидетельств о том, что страны, растущие быстрее других, имеют тенденцию становиться более демократическими, по крайней мере в течение этого периода. В свете этих результатов естественная интерпретация корреляций, показанных на рис. III.5 и III.6, состоит в том, что они в значительной степени порождаются некоторыми постоянными характеристиками стран. Следовательно, с учетом этих постоянных характеристик, страны, которые росли быстрее в течение последних 25-30 лет, не стали более демократическими.
