«Мне ли не знать», подумал я, одновременно сочувствуя дворянину и ощущая греховное удовлетворение, что не ко мне одному относятся как к крепостному крестьянину.
– Когда в последний раз я сказал госпоже, что их может быть несколько, она бросила в меня стеклянным яблоком. Еле увернулся!
– Как это... несколько? – Уставился я на дворянина.
– Ну, знаете, такое предположение. Убивают по очереди, чтобы никого не заподозрили. Или иначе: один занимается всей подготовкой, заманивает служанок, а второй убивает. Или ещё вариант: убийство по дружбе! – Он поднял палец.
– Что вы имеете в виду? – Поторопил я его.
– Я убиваю человека, неприятного вам, а вы в обмен на эту услугу убиваете моего врага.
– Куда там! – Я махнул рукой. – Бессмыслица. Каких страшных врагов могли иметь эти девушки, чтобы они измыслили столь сложный план?
– Ну, нужно рассмотреть все возможности, – сказал Легхорн таким тоном, будто по меньшей мере раз в неделю решал по весьма запутанной криминальной загадке.
Я покачал головой, поскольку его предположение показалось мне более чем абсурдным. Но волей-неволей я подумал, что если убийца работает в сговоре с другими людьми или убийц на самом деле несколько, то это сулит нам работу куда тяжелее, чем мы рассчитывали.
***
Третью девушку звали Агата Бек, и она была, как я справедливо догадывался и как я и боялся, служанкой маркграфини. Это уже не могло быть случайностью. Кто-то, видимо, имел зуб на госпожу фон Зауэр, и решил отомстить ей таким образом. Загвоздка была в том, что маркграфиня была известна как женщина решительная, твёрдая и строгая, так что за довольно долгую жизнь она уже успела наплодить целые стада врагов. Начиная от придворных и воинов, которым она не прощала никаких недостатков, продолжая обложенными высокими налогами купцами и ремесленниками и заканчивая всевозможным городским сбродом. Насколько я знал, и владельцы окрестных поместий не питали к маркграфине добрых чувств, поскольку с большинством она вела споры и тяжбы. Так что констатация того, что преступления совершает личный враг госпожи фон Зауэр, либо кто-то, кто считает, справедливо или нет, что она нанесла ему некую обиду, отнюдь не приближала меня к раскрытию дела. Ибо если бы человек на рынке в Лахштейне бросил камень, он почти со стопроцентной вероятностью попал бы в того, кто не питает дружеских чувств к маркграфине. Что отнюдь не означает, что она не была хорошей правительницей, о чём свидетельствовала хотя бы та ожесточённость, с которой она решила преследовать Мясника.
