Тут к ним подошел Барковский. Наташа помрачнела еще сильней, кивнула Марату: вот видишь? А Барковский предложил:
— Поговорим?
— Поговорим, — согласился Марат, и они отошли.
Свернули за угол, где их никто не мог слышать, и Барковский заявил:
— Раненые спартанцы воюют дальше. И либо погибают вместе со всеми, либо побеждают вместе со всеми. А ты хочешь в лазарет. То есть соскочить.
— Я тебя не понимаю, — признался Марат. — У тебя же есть деньги.
— Есть, — кивнул Барковский.
— Так помоги!
— Нет. Какой смысл? Тяжелораненых спартанцы добивали, потому что они были обузой. Не хочешь, чтобы тебя добили? Встань в строй и сражайся. Добудь то, что тебе нужно, в бою!
Тут оба школьника увидели Крюкова, который проходил мимо по коридору. Он тоже увидел одиннадцатиклассников, помахал им рукой. Когда капитан отошел подальше, Марат сказал:
— Кстати, он спрашивал, откуда у тебя деньги.
— И что ты сказал?
— Пока ничего.
Слово «пока» Марат выделил особо.
— Ясно, — кивнул Барковский.
— Я тебе не угрожаю, — уточнил Марат. — Я прошу о помощи.
— И ты готов рискнуть?
— Считаешь меня трусом?
— Пока да, — ответил Барковский. И тоже выделил слово «пока».
…В школу капитан Крюков пришел не прямо из больницы. Сначала он заглянул на почту, где работала почтальоном мама Максима Юрова. И вместе с ней пошел по ее участку: почтальон разносила письма и извещения, а капитан разговаривал с ней о сыне.
Он узнал о Максиме много нового. В частности, что тот одно время связался с компанией шпаны и почти бросил учебу. А потом вдруг взялся за ум, решил сменить школу и поступил в ту, где учится сейчас.
— Эта школа, конечно, не для таких, как Максим, — рассказывала мать Юрова. — А он старался. Ведь до этого, когда мы отца похоронили, он все на улице торчал, домой не загнать. А потом пришел и говорит: ну, все, мать, Макс Юров нагулялся, теперь учиться надо. Я, говорит, в комитет пойду, по образованию. И пошел. Один.
— Молодец какой! — похвалил Крюков.
— Они ему грант какой-то выписали на обучение, — продолжила свой рассказ Юрова. — Да, мужик в доме… Счастье, конечно.
— А девушка-то у него есть?
— Кто-то есть, а кто — не видала ни разу. И спросить боюсь.
— А откуда знаете?
— Я ж почтальон. Пару раз письма носила. Что ж я, почерк его не узнала бы? Узнала…
— Ну, а может, это вовсе и не девушке, — все не соглашался Крюков. — Он же там на конверте амурчиков не рисовал?
— Да ну, какие амурчики! Я думаю, там стихи были.
Она достала мобильник, набрала номер сына, стала ждать. Однако ответа не последовало.
