Черная полка | страница 60



— Как же! Знаю! — К Александре Николаевне вернулось лукавство.

— Молодой?

— Кто, Инночка?

— Ну, — Инга замялась, — с кем Александр Витальевич встречался.

— Да! И хорош!

— Вы его видели? — У Инги загорелись глаза.

— Они приходили ко мне месяца два назад. Притащили огромный букет роз. Необыкновенных! Я их, знаешь, подрезала, почистила стебли, так они у меня почти три недели стояли. Я их еще на ночь…

— Александра Николаевна, — умоляюще заныла Инга. — А что молодой человек? Кто он? Как зовут? Где они познакомились?

Мог убить из-за книги? Альфонс? Наркотики?

— Дорогая моя, ты как полиция нравов! Давай-ка лучше пить чай. Я-то откуда знаю, кто он? Они пришли ненадолго, вручили цветы. Такие розы, ты бы видела! Я даже имени не спросила, зачем мне? — Она отхлебнула чаю. — Ох, горячий! Достань молока, пожалуйста. В молочнике. Да, спасибо. — Она капнула несколько капель молока, сделала глоток. — Вот, совсем другое дело. Там в цветах была открытка. Посмотри в верхнем ящике секретера.

— Вот эта? — Инга уже держала в руках стильную открытку с аппликацией.

— Раскрой. Видишь? Стихи. Это его. Мальчик, кажется, поэт. — Она подумала. — Или актер? — Александра Николаевна замолчала. По ее щеке, прокладывая дорожку, текла слеза. — Какое это сейчас имеет значение?

Инга прочитала, с трудом разобрав почерк:

Настанет день — я буду в нем прощен.
И вместо сада у меня случится море.
Ну а пока ни слова о покое:
Цвети мой сад, мой ад,
Еще,
Еще,
Еще.[1]

Глава 9

После затянувшегося похолодания, когда уже стало казаться, что тепло не придет никогда, выглянуло солнце и напомнило всем, что вот-вот начнется лето и наступит размягчающая, полная блаженства жара.

Игорь Агеев молчал довольно долго и вот вчера коротко ответил на ее письмо: «Здравствуйте, Инга. Буду рад видеть вас у себя завтра в 14:00». И адрес. Она приехала на встречу раньше времени и теперь сидела на лавочке, подставив лицо теплым лучам в старом московском дворике между кирпичными пятиэтажками. С детской площадки вперемешку — взрослые окрики и детские взвизги — неслись голоса, иногда сливаясь в общий гул. Перед самым домом были разбиты цветники, в одном из них копалась пожилая женщина в платочке и фартуке. К дереву была прислонена ее палочка. На ветке чирикала какая-то птица, а с балкона долетал нежный перезвон ветряных колокольчиков, превращавших обычный городской дворик в буддистский ашрам. Инга закрыла глаза.

И снизойдет на меня благодать, прана и стопанна, и никудашеньки я не пойду, а буду сидеть здесь и дышать весной — вечно. Стану чаще бывать с Катькой, найду простую работу, буду необременительно встречаться с просветленными мужчинами, заведу лотос в горшочке. К черту — трупы, подозрения, убийц… Буду чистить карму, переводить бабушек с тросточкой через дорогу…