Лея открыла дверь и кивнула дочери. Либа бросилась к отцу.
— Либонька, — Исроел удивлённо посмотрел на свою любимицу — где твой живот?
— Я же родила. Разве мама не говорила тебе?
— Твоя мама всё время что-то говорит. Скажи сама.
— Смотри, папочка — это Хана. Она похожа на тебя.
— Вижу. А почему у неё глаза закрыты?
— Она спит. Ей же всего неделя.
— Могла бы и посмотреть на деда. Положи её сюда.
— Тебе не будет тяжело?
— Будет. Умирать тяжело, дочка.
— Папа, тебе что-то принести?
— Ё. Абисэлэ лэбн…[15]
— Голденю, иди сюда! Помоги мне…
— Что, бабушка? — Голда закрыла тетрадку и встала из-за комодика, где готовила уроки.
— Ты же умеешь читать по-русски? Вот письмо нашей Бейлки. Из Москвы. Почитай мне…
Голда взяла лист, исписанный быстрым, размашистым почерком: «Мамочка! Как ты? Как справляешься одна? Береги себя, родная. Бедный папа!»
Хана слушала и не слышала. Ей всё время было холодно, как будто, лёжа ночью в одинокой постели, она успевала намёрзнуться на целый день вперёд. Муж давно болел, но умер так быстро, что Хана забывала об этом и звала, как живого. Внучка пугалась, но бабушка спохватывалась и успокаивала её.
— Голденю, ты ничего не перепутала? Какой «русский парень»?
— Я не путала — девочка читала медленно, боясь ошибиться: «Мамочка, спасибо за чудный отрез. Уже начала кроить. Только удивил твой посыльный. Скажи, что этот русский парень делает возле нашей Баси?»
— Бабушка, — Голда остановилась — тут по-нашему написано.
— Покажи, — Хана поднесла письмо к глазам. — Ты права: «а русише бухер».
И вдруг начала смеяться. Безудержно, взахлёб, как не смеялась уже много месяцев. Смеялись глаза, брови, ресницы, каждая морщинка её прекрасного высохшего лица. Голда, глядя на бабушку, начала сама потихоньку посмеиваться.
— Ой, не могу, — Хана с трудом перевела дух. — Мэйдэле[16], ты поняла?
У них был Арончик. Они решили, что Арончик — гой…
Светловолосый, голубоглазый крепыш Арон был женихом младшей дочери — Баси.
— Ой, не могу! Сейчас напишем им, что у нас скоро свадьба…Пусть приезжают. Посмеёмся вместе.
— Голденю! Солнышко моё! Как ты выросла! Невеста уже.
— Бабуля, ты меня задушишь, — Голда тоже была удивлена. Она смотрела на бабушку и не узнавала её. Как будто они не виделись лет десять.
— Какое-там задушишь… Сил совсем нет. Ну, рассказывай. Мэйдэле, тебе же скоро…
— Шестнадцать…
— Только подумать… Мне было шестнадцать, когда замуж выходила. А Зусе, земля ему пухом, двадцать два. Старичок. Ну что это я сама говорю?
