— И вы продолжали бы безумно хотеть в Дельфы?
— Да, наверное. Но вы понимаете, да?
— Конечно.
Автомобиль медленно поднялся вверх по улице и нырнул вниз, выезжая из деревни.
— Вы хоть чуть-чуть верите, что Симонидис — тот человек, которого мы ищем? — спросила я грубо.
— Не похоже. Но все равно стоит попробовать.
— Чтобы я чувствовала, что что-то пытаюсь сделать? — Никакого ответа. — Знаете, слишком большим совпадением было бы, если бы в Дельфах оказалось два Саймона.
— Это довольно редкое имя, — сказал он ровным голосом.
Я ждала продолжения, но он молчал.
Выехали из деревни. Я спросила небрежно:
— Вы здесь в отпуске?
Я хотела просто нарушить молчание, поддержать разговор, нормальный вопрос для такого места, но только произнесла, как сразу поняла, что получилось продолжение разговора. Я попыталась сказать что-нибудь еще, но он уже начал отвечать, будто вопрос был совершенно невинным.
— В некотором роде. Я школьный учитель. Преподаватель классики.
Я могла ожидать чего угодно, но только не этого олицетворения респектабельности.
Я сказала слабо:
— Значит, вам здесь тоже интересно. Как мне.
— Неужели коллега?
— Боюсь, что так. Я только учу девочек в школе, поэтому моя «классика» — просто латинский. Я чуть-чуть знаю древнегреческий, поэтому иногда понимаю слово-другое и о чем идет речь. И еще я образована достаточно, чтобы замирать в аттическом театре в Афинах от «Антигоны», когда хор зовет Зевса на фоне глубокого черного неба, слушавшего этот клич три тысячи лет подряд. — Тут я застеснялась и сказала — Какая ужасная дорога!
Саймон ответил жизнерадостно:
— Шоферы автобусов вешают перед собой иконы и зажигают перед ними маленький красный огонек, питаемый батарейкой. В пути икона безумно мотается из стороны в сторону, все крестятся, включая шофера, а иногда он закрывает глаза. Свои теперь можете открыть. Это — Крисса.
Я покраснела:
— Простите. Нервы почти совсем отказали.
— Вы просто устали, надо чего-нибудь выпить, прежде чем встречаться с Симонидисом.
— Нет, пожалуйста, — слишком быстро запротестовала я.
Он внимательно посмотрел на меня:
— Похоже, вы правда боитесь…
— Я… Да. Понимаю, что не надо, что, если бы это было важно, все уже как-нибудь бы определилось… Понимаю, что это чушь. Глупо и тривиально, и ничего не значит, но я же говорила, что я — величайший трус в мире. Это правда. Я годами убеждала себя, что буду не менее компетентна и уверена в себе, чем другие, если понадобится, но теперь поняла… Господи, да я даже не переношу сцен, с какой же стати я решила, что выпутаюсь из такой ситуации, понятия не имею.
