— Кошмар! — ужаснулась фройлен Зибих, взглянув на секундомер. — И все, конечно, мокрые, как свиньи. Тьфу! За мной, с песней, раз-два.
Сначала они подавленно молчали, следуя в другой конец коридора, к скрипучим дверям, за которыми находилась столовая. Потом фройлен Зибих пропела:
— Auf der Heide bluht ein kleines Blumelein…
— Und das hei?t: Erika, — нестройно подхватили две палаты, шлёпая босыми ногами.
— Веселее! — потребовала фройлен Зибих.
И Димка вместе со всеми заорал громче:
— Hei? von hunderttausend kleinen Bienelein!
Хорошо, коридор кончился.
В столовой было светло, зябко и серо, шумели вентиляторы и пахло прогорклым маслом. Два длинных стола тянулись от одной стены до другой, на столах были расставлены подносы с алюминиевыми мисками и жестяными кружками. Над стойкой-прилавком, за которым на плите теснились большие кастрюли с кашей и компотом (они так и были подписаны), висел рейхс-флаг, а по сторонам от него алели трафаретные буквы, складываясь в слова. Первый лозунг гласил: "Каждый час думай о благе Германии!". Второй был длиннее: "Хочешь стать гражданином Империи — поступай, как гражданин!".
Приютским, впрочем, было сразу сказано, что они, в лучшем случае, могут претендовать лишь на усеченное гражданство и untermensch-pass, так что вторая надпись была не для них и не про них.
Теми же алыми трафаретными буквами на одной стене было выведено: "Повинуйся!", а на другой — "Ешь!".
— Посмотрите! — повысила голос фройлен Зибих, показывая на столы. — Все остыло! Вот к чему приводит нарушение распорядка. Быстро сели!
Дети бесшумно разместились на лавках, звякнул случайно задетый поднос.
— Молитва! — сказала фройлен Зибих.
Димка сложил руки перед собой.
Немецкие слова отскакивали от зубов. Недаром перед сном они с фрау Доггель полчаса заучивали разные тексты из требника. "Aller Augen warten auf Dich, o Herr, und Du gibst ihnen ihre Speise zur rechten Zeit…".
В мисках лежали горки слипшегося риса и разваренная зелень, в кружках темнел компот, скукоженные яблочные дольки на его поверхности походили на побитые бурей корабли.
Дождавшись окончания молитвы, фройлен Зибих хлопнула в ладоши.
— Всё! Едим, свиньи!
К рису прилагался кусок серого хлеба, и в завтраке это считалось самым первым лакомством, потому что его можно было припасти на будущее и потом, особенно корочку, посасывать в свое удовольствие в любую свободную минуту.
Хлеб Димка сразу спрятал под майку. Многие сделали то же самое. Потом застучали ложки. Алюминий по алюминию.
