— Вставай, — подал ему ладонь Лёшка.
— Ага.
Олаф тучей надвинулся сзади.
— Быст-тро внисс.
Толкнув двери, ребята слетели по лестнице на первый этаж.
— Его бы так, — шепнул Димка, прижимая ушибленный локоть к животу.
— Он бы пол проломил, — сказал Лёшка.
Димка фыркнул, представив, как Олаф исчезает в облаке щепок и пыли. А снизу ещё огонь.
— Сюда, — фройлен Зибих дежурила у выхода. — Не заставляйте ждать херра унтерштурмфюрера. Думаю, вы знаете, как должны вести себя в местах, где много немецких граждан. Глаза — в пол, тишина, и любая просьба — как приказ фрау Хильды.
— Да, фройлен эрциер, — сказал Лёшка, выскакивая наружу.
— Мы знаем, — подтвердил Димка.
Снаружи пахло весной. Грузовик уже уехал. Военнопленные под присмотром "капо" копошились у кучи кирпичей, бывших когда-то печью. Там же стоял прицеп, на который они вываливали добытое.
"Хорьх" приткнулся к обочине на углу приюта, под черными ветвями покосившейся рябины. Унтерштурмфюрер нетерпеливо нажал на клаксон.
— Давай, — подтолкнул Димку Лёшка.
Они добежали до автомобиля, причём Димка едва не потерял ботинок. Под рябиной, тёмно-серый, лежал снег, а дальше чернела подступающая к зданию лужа.
— Забирайтесь на заднее сиденье, — сказал им унтерштурмфюрер.
Лёшка кое-как отжал вниз тугую ручку. Они заползли на расстеленную серую шаль.
— Всё? — спросил херр Сломак, глядя на них в зеркало заднего вида. — Сидите тихо, ублюдки. Запачкаете обивку, убью.
Он завел мотор, подкрутил радио, и в салоне зазвучала музыка. Секунда — и "хорьх", дрогнув, покатил от приюта прочь. Поплыл мимо двухэтажный каменный дом, до остова выгоревший от зажигательной бомбы, какое-то время справа, в прорехи между домами, виднелись полузасыпанные траншеи, избороздившие сады и огороды. Взбиралась на холм вереница противотанковых "ежей".
Проскочив несколько кривых улочек, "Хорьх" повернул к центру города. Здесь картина была не лучше, чем на окраине, многие здания хранили следы от пуль, некоторые почернели от огня, красные флаги с пауком-свастикой и полотнища с призывами трудиться на благо рейха стыдливо драпировали результаты бомбёжек. По тротуарам медленно брели люди. Были они все какие-то скукоженные, с землистыми, равнодушными лицами, одетые, во что придётся.
Димка заметил, как Лёшка сжимает кулаки.
Унтерштурмфюрер поглядывал в зеркало, покручивал рулевое колесо, потом сказал:
— Это всё ваша вина. Вина русских idioten, что они сопротивлялись немецкой военной машине. И теперь нечего думать, будто мы будем с вами нянчиться. Вы сами заслужили такое к себе отношение.
