Но моё несговорчивое тело продолжало свою работу, хотя я спряталась в своей комнате в Каменном переулке, затемнив окна и не находила сил, чтобы встать или что-то поесть. Я ни с кем не разговаривала, потому что сказать было больше нечего.
— Всё, хватит, — энергично сказала бабушка, когда зашла в мою комнату.
Я не знала, какой сегодня день, утро сейчас или вечер. Я потеряла всякое чувство времени, точнее говоря, я потеряла все чувства, присущие обычному состоянию.
Она подошла к окнам, раздвинула занавески и запустила в комнату серый свет пасмурного дня.
— Ты сидишь здесь взаперти уже больше двух недель. Так дальше не пойдёт, Сельма.
— Оставь меня, — устало сказала я.
Я больше не могла спать и из-за вездесущей усталости находилась в апатичном полузабытье, где-то между сном и явью, между существованием и небытием. Как только я закрывала глаза, меня мучил один и тот же кошмар о происшествие с Адамом, и я испуганно вскакивала, постоянно переживая один и тоже момент, как в бесконечной, мучительной, повторяющейся петле времени.
— Нет, я не уйду, — сказала бабушка. — Я уже слишком долго наблюдаю за тем, как ты отказалась от себя. Ты сейчас встанешь и что-нибудь поешь, а потом продолжишь жить свою жизнь, с клубневыми ягодами или без них.
— С клубневыми ягодами! — я с негодованием села на кровати, и у меня сразу же сильно заболела и закружилась голова.
— Да, Сельма, — энергично сказала бабушка, забирая у меня одеяло. — Я не допущу, чтобы ты чахла здесь в темноте. Этим ты совершенно ничего не изменишь.
— Я знаю, — устало ответила я. — Но я не собираюсь принимать клубневые ягоды и просто его забыть.
Я встретила любовь всей моей жизни, мою вторю половинку, и мы насладились счастьем. Было бы просто предательством забыть Адама и делать вид, будто этого никогда не было, потому что в таком случае, я также должна забыть все восхитительные и совершенные моменты, которые мы пережили. Снова боль охватила меня, когда я в очередной раз поняла, что всё закончилось, навсегда закончилось.
— Я знаю, что это сложно, — серьёзно, но решительно сказала бабушка. — Если кто и знает, то я. Но ты не умерла, и я не допущу, чтобы ты отреклась от себя. Сделай это ради меня.
Она умоляюще посмотрела на меня, и я почувствовала, как медленно киваю. Ради себя самой я не стала бы вставать, но смогла бы сделать это ради кого-то другого. Моя бабушка пережила много горя, и я не хотела, чтобы из-за меня ей досталось ещё.
