прозревая во тьме безусловные всем калачи,
прозревая во тьме добряки, невозможные ране,
над которыми пляшут во тьме золотые лучи,
опасаясь наезда, побоев, коррупции, Бога,
опасаясь найти под кроватью чужие носки,
как безумный, народ прибегает к родному порогу,
запирается дома и рвет там себя на куски.
1992-2012
Англичанин, оскалившись, нюхает чай,
пляшет с жалобным криком румын.
Чуть левее, зовя на подмогу врача,
тихо галлюцинируем мы.
Средь приснившихся зданий, заборов, затрат,
обстоятельств, начальств и трудов,
среди мнимых Ивана, Кузьмы и Петра,
среди выдуманных городов,
где Кузьме неминуемо снится Иван
и Ивану приснившийся Петр,
и он сам, у Петра возникающий в снах,
и так далее, и до тех пор,
пока врач появившийся звуком трубы
коллективный их сон не прервет,
и о чем-то заплачет небритый румын,
и надменный британец всплакнет.
1992-2012
Выйдешь, волнуясь, на Красную Пресню -
Пресня вся красная. Люди кричат.
Это не крик - это гордая песня,
это заветный Ильич и свеча.
Это не только свеча, но и польза.
Польза народу - известно кому.
Давеча он только мекая ползал,
нынче же бьет по затылку Фому.
Что же не верил ты в ум населенья,
в то, что возьмет да отвалится хвост?
Тут же Фома ощущает волненье
и подтверждает, что это Христос.
1992-2012
Страшно состариться - будешь старик.
Страшно быть в яме с безумцем оставленным.
Страшно попасть под большой грузовик
и умирать в настроенье подавленном.
Страшно знамения видеть огни.
Страшно проклятую видеть осину.
Страшно, когда кровожадной свиньи
мокрый пятак упирается в спину.
Страшное, скушное время мечты.
Старые сны населению снятся.
Перекликаются ночью посты,
лают собаки, и дети боятся.
1992-2012
Настанет день.
Люди перестанут изображать улыбку лицом.
Перестанут жаловаться, ныть и сутулиться.
И, ломая деревья, огромное чертово колесо
покатиться вниз по безумно орущей улице.
Во всех ларьках прекратится продажа пива.
Люди замечутся, покрывшись мурашками или в поту
Тротуарные плиты взломают пырей и крапива,
и оттудова аспиды будут впиваться в пяту.
И большие надежные люди, идущие с женщиной на руке,
станут подобны орущей и прыгающей тени.
И предреченные всадники, расплескивая паркет,
с грохотом въедут в коридоры учреждений.
Вначале будут орать, но потом будет только визг.
Потом - скулеж, беспомощный,
как у щенка с обожженной безглазою мордой.
Молитвы будут сгорать в полете и золою сеяться вниз,
а потом останется невероятная тишина.
И тишина будет мертвой.
