И взгляд, что кажется нарисованным, качается и скользит
в темноте, закипающей цветом, говорящей, дышащей близко.
2007
Вот и хлынуло вспять, завернуло в пустую волну.
На песке ни звезды, ни бутылки с письмом из амурных -
ну же, дева собаки, иди сюда, делай гламуры,
с неба падают овцы - о ужас, я скоро усну,
а проснусь в том же будущем - циферки там, Z-лучи,
да старушечий запах вещей, позабытых на даче -
серый колокол моря, и птичка какая-то плачет,
и оторванный ставень стучит.
2007
Тоскливые поля, где воздух рвется вдоль
железного тыгдым, вдоль креозота с медью,
гнилушки диких сел с диеза на бемоль
в гудящей темноте, на непонятном свете.
Ни времени, ни мест, ни старости, ни сна,
ни смерти натощак, ни имени, ни тела,
и умерший в пути все едет, не узнав,
ни рек заиленных, ни далей онемелых,
бок о бок с теми, кто в глухую кострому,
в уганду черную, караганду больную -
пьет, врет, идет курить, загнув губу окну
грохочущему тьмой, прижавшейся вплотную.
2007
Чем ближе к свету, тем сильнее мелеет речь.
Этот цветок полуночи, разлагающийся на солнце,
завязь увечная, хищная, живущая без корней,
острый серебряный зев, где умирают осы,
пауки и ночные птицы, а запах за семь шагов
доведет - не до неба если, так до гноища,
прорастая навылет горлом, показывая богов
умирающему мозгу - таких же простых и хищных.
Наступленье обычного, невыразимо серого дня,
слабый рвотный рефлекс, возвращенье ума в коробку.
Лепестки превращаются в жижу, а боги обратно в я,
говорящего пыльное, наследующего за кроткими.
2007
Вначале белый шум возможного потом,
потом немые боги, сумерки и пена.
Немного времени, немного неба в дом.
Шаманская болезнь идет назад по венам,
выходит прочь - ну вот, теперь ни светляки,
ни нитка острая, ни птицы из соломы
не выведут к огню. Закрыть лицо и вкривь
вести чумным пером по стенам (что ни слово,
то до свидания), и не существовать
с такою силою - как будто кто-то взял нас
и выломал как дверь. А там - уже едва
удержишься, такой сквозняк начался.
2007
Не выпорхнуть из собственной горсти.
Расскажешь время, звук засунешь в ухо
несчастное, и будешь там плести
кресты паучие, мотать слюну из брюха,
пока не упадешь чудовищным мотком,
посылкой, куколкой - и не сумеешь выйти
из этих стен, хоть бей в них языком,
хоть жри обратно каменные нити.
2007
Медсестра вынимает из уха засыпающую пчелу.
Видно мозг уже полон меда, поделен на ячейки, занят,
и медведебоязнь отныне приличествует челу,
