в бесцветный, твёрдый рот затикавшую тайну,
что не за тридевять, пока твою иглу
стирает патефон, а не ломает даун.
2005
в редеющей лямур'и, в завитках
туманных прядей, пляшущих на выдох,
в сыром, утробном свете и слегка
трещащем воздухе, пока семирамиды
сад громоздят на сад, пока еще вода
свисает с облака, покуда лупит током
всё что не тронь, чтобы вернуть сюда:
а вдруг не дай бог что и не сумеет доктор.
2005
ночь, броневик, кривляющийся ленин
и паровоз, ползущий на коленях
и на локтях, с суставчатым хвостом,
с огнём во лбу, с кипящим чаем в глотке,
среди голов, немеющих от водки,
мороза, поцелуев на потом
и про запас, компостерного жала,
и снов в горсти бездомного одеяла.
пространство вновь грохочет как вода
и льётся сквозь богатою рекою,
сквозь сети нас, которых никакое
течение не сдвинет никуда.
2005
... и женщина, и этот человек
как будто существуют - в этом доме,
среди вещей, галдящих в голове,
событий, и неимоверно вспомнить,
что зренье не тождественно глазам,
и видеть сад, что так и не оставлен
никем из них, переливаясь за
повязкой тусклой плоти, за усталой,
за ветхой тканью тысячи вещей
и ужасов соцбыта, новостями,
что хуже раз от раза... чем страшней
тем веселей, и сразу не оставить.
2005
Настанет день. Настанет полный дзен.
Альцгеймер, как синдром пратьякабудды.
Геть в пустоту, объехать на козе
приблудный мир, и раствориться будто,
и стать средой. Субботою. Байрам
с парной кониной, с воткнутою ложкой -
и пациент ложиться на диван
покрытый шевелящеюся кожей.
Всё тише плещет море языков,
смыкаясь над скрывающейся твердью
вчерашнего, и кто-то никакой
идет по морю, если сильно верить.
2005
Простое небо, домик слюдяной,
жужжанье речи, сделавшей все вести
святым, но текстом. Приглядишь за мной,
я за тобой. "Потом" - плохое место.
Я сам загробный мир, чем ни взгляни,
для двух, для трёх. Тот дворик, что всё гаже,
тот жуткий сад, те чахлые огни,
обманка, карандашные пейзажи,
селение за ржавой Летой глаз,
с изнанки век, копеечною сдачей
тот слюдяной покой, где ещё раз
тот я, пустой и лёгкий, тоже скачет.
2005
Вот условная мышь прогрызает за час календарь,
а затылочной кости для дятла - два раза шарахнуть,
на пожатие плеч - человечки, на день - города.
Пальцем ткни - всё развалится, дунь - и рассыпется прахом.
Остаются слова, вязь чудовищных песен любви,
да гнилые комки в холодильнике у маниака.
Мяв пиратского радио, но еще фиг заловить,
что котята-герои спасут нас, и ждут только знака.
