непонятная, быстрая, полузаёмная жизнь
диких ртутных существ, освещенная скачущим светом,
череда уподобищ, глодающих лица и лишь
тем живущих, ловящих, и скверно приятных при этом.
2004
Если время стихает, кричи "ахалай-махалай".
Может вздрогнувший скриб нарисует светящийся прочерк
(там, где смерть, после "долго и счастливо") чтобы легла
если даже не вечность, то нечто похожее очень.
2004
трава на Патмосе увы нехороша
Вот солнышко, вот звёздочки - умрут,
и ангелы накроют месяц тряпкой,
оставшейся с шестого дня. Вот тут
Он вытер руки и сказал: "Навряд ли
оно навечно, хоть и хорошо."
Пошел в народ, там было неприятно.
Ну всё, пиздец. И небо, словно шёлк
на девичьей груди - разорвано и смято.
2004
Покрылся рябью чай в стакане -
дрожи, свернувшись калачом.
Простые инопланетяне
летят убить тебя лучом,
поработить, нагадить в душу,
назначить старост, гнуть свое,
вполне чужое, и разрушить
ту клетку мозга, где Ф.И.О.
Да пусть летят.
2004
Нотабень менторья в перигее, а фигли - весна.
У архонтов вертиго - то варвары, блин, то метеки,
а эфебов инсомния тащит за шиворот на
звук горячечных улиц, как в тайные библиотеки,
где раскроются книги из двух задрожавших страниц,
и любой, содрогнувшись, поймет, что он тоже прочитан
и заложен закладкой, и сложен, как гимнософист
в три и больше погибели, и, безусловно, засчитан.
Вот и кончились схолии, в мертвых гимнасиях тишь,
всё пока что по фаллосу. Приподнимая туники,
стайка нимф переходит вброд агору, где ты летишь
не безрукой Венерою, так безголовою Никой.
2004
Читаю что-то и твержу "наоборот".
На улице весна, но холодно ужасно,
смотри - несчастный оборот деепричастный
синеет и дрожит, и переходит вброд
озябший воздух. Даже нервные сигналы
плывут неспешные, как трупы по Неве
замёрзших рыбарей... Трясясь, домашний зверь
пытается залезть в квадратик солнца малый.
2004
Роняет птиц, как тёплые ножи
в безветрие, в оторопевший воздух,
и слышишь телом, как вокруг дрожит
железный нимб из крыл и клювов острых,
и вынуждает изменяться фон -
была стена, а сделалися хляби,
потом светила - и выходишь вон,
ложась как нож в раскрывшуюся лапу
Амона Ра, чтобы потом лететь
из синевы под сомкнутые веки,
где пляшут сны, где в красной пустоте
всплывает мир и бродят человеки.
2004
Калёный кобальт, где горит больной
змеиный, серный глаз. Внизу неясный
молчащий мир, накрытый с головой
измятой серой простынью ненастья.
А там, где то ли ночь, то ли темно,
уже луна - змеиное яичко,
