Он говорит: «Почему ты не сказала им, где я был?»
Она отпускает чашку. Она садится напротив него.
Он продолжает: «Я не пришел сюда, чтобы навлечь опасность. Я не хотел этого, я не хотел…»
Он сильно бьет здоровой ладонью по столу. Глиняный горшок подпрыгивает. В этот момент он напоминает ей сына. Память вызывает больное ощущение в животе, и она злится от этого.
«И почему ты тогда пришел? Зачем? Чтобы расшевелить в старой женщине прошлое горе? Чтобы от тебя заразилась твоим обожанием умершего?»
Кажется, что он хочет что-то сказать, но сдерживается.
Она говорит: «Никакой больше нет причины, а только чтобы тебе нужно было найти укромное место, и еще знал, что, рассказав свои истории, я тебя сразу дам убежище».
Он смотрит вниз на свою руку. На то место, где были пальцы. Он проводит ногтем большого пальца левой руки по линии шрама.
Он отвечает: «Я пришел принести тебе добрую весть».
Она возражает: «Нет никаких добрых вестей. Мой сын мертв. Вот и все новости какие могут быть».
Он обращается к ней так мягко, что она еле различает его слова: «Он воскрес».
Она не знает, как ответить, и как следует понимать его слова, и она замолкает.
Он разглядывает ее: дошло ли до нее сказанное?
А ее охватывает дикая надежда.
Ей снились похожие сны. Сны, в которых к ней приходили люди и говорили: «Это была ошибка! Он не умер, он спасся. Он все еще жив». И сны, полные тягучей боли, в которых она знала, что у нее был лишь один день, один час на разговор с ним, что он вернулся, и она могла прижать его голову к себе и вдохнуть его запах и услышать его голос. И она теряла звук его голоса.
Гидон говорит: «Он умер и восстал вновь. Божьим чудом. Он показал себя Шимону из Евена и Мириам из Мигдалы, и еще нескольким своим друзьям. Он жив, Мать Мириам».
Его голос звучит неровно, а глаза горят и полны влаги, а лицо сияет жаром, и она ощущает, как чувство возрастает в ней такое сильное и такое быстрое, что сначала она не может понять — что это такое, и внезапно она начинает смеяться.
Она смеется, будто ее тошнит, и смех исходит из живота, а не из радостного сердца.
Ему больно от ее смеха. Ему кажется, что она смеется над ним, хотя происходит совсем другое.
Он говорит обиженно: «Так смеялась и наша праматерь Сара, когда Бог поведал ей, что она родит в девяноста лет, а так и случилось».
И она перестает смеяться, хотя не может удержаться от улыбки, пробирающейся по ее губам, словно от веселия.
Она заявляет: «Тебе слишком много лет, Гидон, чтобы верить в такое».
