Ее душу трогает мягкость Гидона. Борода его лишь только-только начинает принимать вид, а пока — несколько кустов пуха, как при линьке у пастушьей собаки. У него — длинные ресницы, и он пахнет сладким густым запахом молодого человека, в котором начинается бурлить кровь. Локти и колени торчат острием, плечи зажаты. В нем накапливается желание что-то делать, и еще нет понимания этого желания. Ее сын был таким же в двадцать лет. И нежные глаза были такими же. Как он держал чашку горячего питья, прижимая к себе, как потирал суставы пальцев рук — он был таким же, как этот юноша.
Сердце ее принимает его в себя. Она больше не произносит ни слова о своем муже. Он не говорит ничего об ее сыне. Он работает. Они присыпают огонь золой и углями после вечерней трапезы и обсуждают, что нужно сделать с западным полем на следующий год.
Она пошла к Иехошуа зимой годом раньше до появления Гидона в Назарете. Зима не была холодной, и не было снега. Она слышала, что с ним ходила большая толпа последователей, и почти пятьсот человек шли колонной. Они шли неподалеку от Натзарета, в пол-пути, и она оставила младших детей с женой Шимона, завернулась в шерстяную робу, взяла мула у Рахав и поехала увидеть своего сына.
Много лет прошло с тех пор, как была она в дороге одной. Молодая женщина никогда не путешествует без сопровождения. А теперь она была совершенно свободна. Кто ограбит ее сейчас? Что возьмут у нее? У нее были лишь вода, черствый хлеб да мешочек яблок. Она держалась главной дороги. Своим сыновьям она сказала, куда направилась, и когда ожидать ее возвращения.
Она размышляла, пока ехала. Сердце ее было наполнено таким гневом, что она даже не знала, пока не села на мула и не поехала в дорогу. Она никогда не была плохой матерью, никогда, честно говоря, не была плохой женой. Она заботилась о своих детях — она размяла застывшие пальцы, напомнившие ей о том, как дорого обошлась ее забота — пекла хлеб, готовила еду и супы, жарила мясо и сушила фрукты, мыла детей и берегла от зараз, ложилась с мужем, даже усталая или без желания из-за всех этих обязанностей матери и жены. Она растворилась во всем этом и не нашла ничего неправильного. Это кем она была: матерью.
И этот сын не выкажет ей сыновьих обязанностей? Не приходит к ней во всей красе со своей огромной толпой? Не пишет ей и не посылает ни словечка после всего, что она сделала для него? С первой полосы на коже ее живота, когда он рос в ней, и до последней чашки супа, который она сварила для него перед тем, как он исчез, все это было ничем?
