Древнееврейская музыка и пение [современная орфография] | страница 41

или лучше книга Песнь Песней представляет монологи и действия в том виде, в каком они обыкновенно разыгрывались в семействах еврейских при браках[241]. Не входя в подробное рассмотрение гипотезы Ренана, заметим только, что, по нашему мнению, книга Песнь Песней не могла иметь никакого отношения к сцене. Если бы, применяясь к постоянно меняющемуся характеру монологов книги Песнь Песней представить соответственную перемену декораций, то ее нельзя было бы объяснить никаким механизмом. В одно и тоже время актер являлся бы и на сцене и отсутствующим, потому что, напр., немедленно после слов, которые Ренан влагает в уста пастуха, о нем говорит Суламита как об отсутствующем. Пастух и царь у Ренана говорят одинаково и в конце пастух одерживает победу над царем, что совершенно не в духе еврейского миросозерцания. К этому нужно прибавить свидетельство еврейского предания, которое уже в глубокой древности предупреждало возможность сближения кн. Песнь Песней с сценическими произведениями Индии и Греции. «Кто подобным образом различает стихи Песни Песней, говорит талмуд, тот несчастий низводит в мир»[242]. Вообще нужно сказать, что театральное искусство древности стоит в тесной связи, по своему происхождению, к мифологии; где нет последней, там нет и театра. Евреи и вообще семиты, почти не владея никакою мифологиею, не только не могли создать чего либо похожего на театр, но напротив, оказывали сильное противодействие всяким сторонним попыткам этого рода. Даже нынешние мусульмане остаются верными этой древней антипатии к театру; все попытки постройки театра в Бейруте и в Алжирии не привели ни к чему. Что касается известных в настоящее время на востоке мистерии, разыгрываемых особенно в Персии в годовщину смерти Али, то это плод персидского гения, во всем противоположного семитизму. Оттого и замечание Маттея[243], что книга Песнь Песней пелась среди плясок с различными мимическими движениями мужчинами и женщинами в храме и в процессиях, как какая-то мистерия, поразительно по своей азартной неосновательности. Всякого рода переряживание, маскирование, входившие в состав некоторых языческих праздничных игр и могшие послужить зерном к образованию театра, евреям положительно были запрещены. «Женщина не должна наряжаться мужчиною и мужчина не должен надевать женского платья; мерзок пред Иеговою всякий делающий подобное». «Даже в одежду из разных тканей не одевайся»[244].

Только Ирод Великий в первой раз предложил евреям неизвестные им дотоле зрелища. Одним из первых дел его, по утверждении своей власти, было учреждение в честь Августа иерусалимских игр, знаменитых своими борцами и наездничеством; для чего были построены им в Иерусалиме театр и амфитеатр за городом, блиставшие изумительною роскошью. Чтобы привлечь народ объявлены были большие призы, и, действительно в Иерусалим скоро начали стекаться из разных сторон атлеты, гимнасты, звереукротители, а также певцы и музыканты. Однако же, не смотря на заманчивый вид невиданных доселе зрелищ, народ еврейский с ужасом посмотрел на это нововведение, справедливо видя в нем нарушение закона и древнего обычая. Ирод принужден был убеждать народ что пение и музыка известны были и их предкам, и особенные формы, какие эти искусства получили в театрах, говорил Ирод, сами в себе не заключают ничего преступного. Наконец евреи были убеждены вступить под своды театра, стены которого были украшены трофеями и надписями в честь Августа. Последнее обстоятельство чуть было не заставило евреев бежать из театра еще до начала спектакля. «Что это значит»? спрашивает Ирод неожиданно заволновавшуюся в театре толпу. «Как, отвечали ему, здесь самые стены дышат законопреступлением, изображая запрещенные Моисеем человеческие фигуры. Ничего не отвечая, Ирод приказывает снять все украшения, и в одну минуту стены, совершенно обнаженные, представляли зрителям одни безобразные крючки, на которых висели знамена и изображения