В одиннадцать лет он получил свою первую роль — Жоржетта, игравшая горничных и камеристок, слегла, и готовить для хозяйки любовное зелье выпустили его. Кадан был разодет в кружева, волосы его, тогда еще не очень длинные, уложили на затылке в корзиночку, и зрители, не знавшие, кто вышел на замену, в один голос утверждали, что новая актриска из театра Монтен Блан страсть как хороша.
Так и пошло.
В четырнадцать лет Кадану стало уже довольно тесно в плену назначенного для него амплуа. Мальчик повзрослел и хотя не то чтобы возмужал, но все острее чувствовал, что Кенина из него получается не до конца.
Черты лица его оставались тонкими, а волосы стали еще длинней, но в то время, когда у девочек его возраста уже начинала расти грудь, у него по утрам начал подниматься член. Осознание своей сущности какое-то время терзало его, но в конечном итоге прошло довольно легко: Кадан с младых ногтей видел, как превращается одно в другое все кругом. Как грубый, любивший выпить сидра Жослен дю Мов, выходя на сцену, превращался в благородного красавца, а пускавшая к себе по ночам по очереди трех любовников Матильда обращается прекрасной девой. Реже случалось наоборот. У каждого в театре была одна-единственная, навечно закрепленная за ним роль. Кенина стала таковой для него.
Надевая кружевные юбки, Кадан переставал быть собой. То, что было бы стыдным для него в обычной жизни, Кенине давалось легко.
И так же, как Кенина и Кадан переплетались в его голове, вера в сказку, присущая всем людям искусства, и понимание того, что все в жизни имеет свою цену, соединялись внутри него в одно. Кадан существовал на грани мира древних богов и мира шлюх и пропойц. Просыпаясь в рваных штанах и надевая худые башмаки, он вечером сменял их на кружева и медь, которую выдавал за золото. И вместе с ним самим менялся мир вокруг него.
В шестнадцать Кадан все еще оставался изящнее многих девушек, гибок, как лоза, и красив лицом, так что у Бертрана все более появлялись мысли, что нашлись бы люди, которые куда больше заплатили за него.
Сам Кадан прекрасно понимал, насколько хорош, но другой жизни представить не мог. Он привык к театру как к семье, которой никогда не было у него.
В том же году Каданом впервые заинтересовался мужчина. Это был трактирщик Жозе Берноф, и он толком не понял, что прячется под пышными юбками Кенины.
Берноф ухаживал за Каданом несколько недель, пока не нащупал содержимое панталон. Последнее полностью отвратило его от недолгого увлечения, и он был таков.
