Наблюдая, как Сецуко валяется в голодном полусне с куклой в руках, он отчаянно думал: "отрежу себе палец, дам ей напиться крови…черт…если только один отрезать, большой разницы не будет, а ее мясом накормлю…" "Сецуко" – сказал он вслух, "пора бы разобраться с твоими волосами". Только сестренкины волосы полнились жизненной силой – росли с каждым днем, и становились все гуще. Усадив девочку перед собой, Сейта заплел три косички. Он мог бы набирать насекомых пригоршнями – так она завшивела. "Сейта…спасибо". Когда волосы были уложены, ямы глазниц проступили еще отчетливее. Какие мысли бродили в ее голове? Пошарив рукой, она подобрала с земли два камешка. "Сейта, угощайся," "Чего?" "Обед…" - произнесла сестренка более внятно, собравшись с силами – "а чай ты будешь? И еще я приготовила тебе соевого творога, я тебе положу на тарелку" – словно играя в дом, она выстроила в линейку комья земли и камни, "Пожалуйста, угощайся. Разве ты не хочешь есть?"
В полдень, 22 августа, Сейта пошёл окунуться в резервуар, а вернувшись, нашёл Сецуко мёртвой. Девочка усохла до кожи и костей. Последние два или три дня она уже не могла говорить, и даже не стряхивала крупных муравьев, ползающих по лицу. Только по ночам она, казалось, наблюдала за мерцанием светлячков. "Вверх ползут, вниз ползут, оп, встали" – бормотала она мягко. За неделю до того, военные официально признали поражение в войне. "А что же с объединенной флотилией!?" – закричал Сейта. "Так их давным-давно потопили, в живых никого не осталось" –уверенным тоном сказал стоявший рядом старик. Выходит, и папин крейсер потоплен?… Он брёл по улице один и всё смотрел на смятую отцовскую фотографию, его неотъемлемую часть. "Папы тоже нет…папы тоже нет…" Он почувствовал реальность отцовской гибели - куда сильнее, чем маминой, разом теряя всю твёрдость сердца – то, что поддерживало на плаву и его, и Сецуко; с этого момента ему стало абсолютно всё равно, что с ними будет. Всё же, ради Сецуко, он обошел окрестные кварталы, мусоля в карманах банкноты в десять иен, взятые из его сбережений. Наконец, он купил цыпленка за 150 иен – рис уже продавался втридорога, по 40 иен за один сё. Он пытался заставить сестренку есть, но та уже не могла проглотить еду.
Ночью разыгрался шторм. Сейта скорчился в темноте пещеры, держа тело Сецуко на коленях. В конце концов, он задремал, но почти тут же проснулся. Снова и снова он перебирал сестренкины волосы, прижимался щекой к ее, уже остывшей, щеке; он не плакал. Ветер завывал, листья на деревьях яростно метались. В разгар того шторма, внезапно, ему показалось, что он слышит плач Сецуко – и опять, как и в прошлый раз, он уловил нарастающие звуки военно-морского марша, которых на самом деле не было.
