. К моменту появления в школе Рудольфа давно минули времена, когда ученикам выдавали три разных форменных костюма — черный на каждый день, темно-синий на праздники и серый холщовый на лето, — не говоря уж о двух форменных шинелях с серебряными пуговицами. Со сменой власти в школе на улице Росси произошли незначительные перемены: вместо портретов Романовых появились портреты Ленина и Сталина, а на смену гардеробу романовских времен пришли грубые серые куртки и колючие серые брюки, по одной штуке на каждого. «Всем нам подсознательно внушали, что великий талант в академии — а значит, и в государстве, — ничего не стоит, если не подчиняется установленному порядку, — писал танцовщик Валерий Панов
>1 в своих воспоминаниях о том времени. — Порядок — то есть подчинение — ставился наравне с наивысшими достижениями в нашей работе, тогда как артистическая индивидуальность, бросавшая вызов «нормам» поведения, определенно преследовалась. Чем более одаренным был ученик, тем скорее его исключали за грубость, ребячество, неуспеваемость по общим предметам, а особенно за нарушение правил».
Однако Рудольфу удалось вписаться в общую картину в школе не лучше, чем дома. Он принялся нарушать свято чтимые академические правила одно за другим, начиная с распорядка дня. Занятия начинались в восемь утра, но ученикам приходилось вставать раньше, чтобы успеть умыться, позавтракать, чаще всего кашей с чаем. В их распоряжении была единственная раковина с холодной водой, и «все ожидавшие кричали, чтобы умывающийся поторапливался, а сидевший в туалете прекратил портить воздух». Рудольф терпеть не мог умываться и есть в толчее, и обычно, когда его будили, он просто натягивал одеяло на голову в ожидании, пока комната опустеет. Теперь ему не требовалось мчаться от дома к театру, а затем в школу рабочей молодежи, как в Уфе, достаточно было спуститься с одного этажа на другой или пройти вверх по улице Росси — спальни, столовая, классы и залы размещались в соседних корпусах.
Одиннадцатичасовой день был заполнен самыми разными уроками. Утро начиналось с лекций по истории балета, музыки и изобразительного искусства, затем следовали два часа балетных экзерсисов, главного предмета в расписании. День был занят общеобразовательными предметами и классами классического и характерного танца. Несколько раз в неделю к перегруженному расписанию Рудольфа добавлялись занятия по сценическому гриму, фортепиано, уроки французского. Хотя история Советского Союза, математика и прочие науки навевали на него скуку, он интересовался литературой, историей искусств и историей балета. Последний предмет вел Николай Ивановский, элегантный художественный руководитель училища, носивший гетры, туфли из настоящей кожи и приветствовавший учеников поклоном. Он был одноклассником Джорджа Баланчина, человеком высочайшей культуры и начинал карьеру во времена Петипа, у которого и учился куртуазным манерам. В нем оживали петербургские традиции. «Он показывал на из некоторых балетов, и казалось, будто в классе присутствуют Нижинский и Павлова, — рассказывает Серж Стефаиши. — Мы обожали его».
