Тарасов на Тарасове сидит и Тарасовым погоняет. Тарасов курсивом
Как видим, непризнанных гениев от уродливого извода катедер-социализма со всех сторон обложил один (пусть и во многих лицах) Тарасов. Складывается впечатление, что увлечение лакановским психоанализом в этой тусовке уводит куда-то не туда. По всей видимости, у людей складывается фиксация: Тарасов начинает мерещиться повсюду. Вот пишет человек курсивом — всё, сразу ясно: Тарасов! «Надо смотреть, есть ли там выделения курсивом», — подсказывает нам Дмитрий Райдер[6].
Тарасов, с точки зрения этой публики, ведь чем занимается? Ругается (это они так называют любую критику в свой адрес, поскольку что такое критика, их сознанию недоступно: для них, как для базарных торговок, всякая критика — ругань). Смотрите, злобный Тарасов ругается на Бауэра:
«Каким очищенным от всякой плотской похоти и мирских вожделений предстаёт ныне святой муж, показывает его запальчивая полемика против фейербаховской чувственности. Бруно вовсе не выступает против того в высшей степени ограниченного способа, каким Фейербах признаёт чувственность. Неудавшаяся попытка Фейербаха, — уже в качестве попытки выпрыгнуть из идеологии — является в его глазах грехом. Конечно! Чувственность — похоть очей, похоть плоти и высокомерие — ужас и мерзость пред лицом господа! <…> Охваченный судорогами святой Бруно борется в одном месте даже с одним из своих собственных тезисов, как блаженной памяти Иаков боролся с богом, с той лишь разницей, что бог вывихнул Иакову бедро, а наш святой эпилептик сокрушает все члены своего тезиса, рвёт все его связки — и тем разъясняет тождество субъекта и объекта на нескольких разительных примерах.
<...> Святой Бруно был бы несомненно опасен для женского пола, ибо он — „неотразимая личность“, если бы только он, „с другой стороны“, не боялся „в такой же мере“ „чувственности, как той преграды, натолкнувшись на которую человек неизбежно нанесёт себе смертельный удар“. Поэтому „через самого себя, в самом себе и с самим собой“ он едва ли сорвёт хоть один цветок, но даст всем цветам увянуть в беспредельной тоске и истерическом томлении по „неотразимой личности“, которая „обладает этим единственным полом и этими единственными, определёнными половыми органами“».
А вот тут Тарасов в порыве гнева громит Штирнера:
«Святой Макс эксплуатирует, „употребляет“ или „использует“ собор для того, чтобы дать длинный апологетический комментарий к „
