— Ты не откроешь окно? — спросил он, опустившись на кровать и резко выдохнув от боли.
Она выпустила его руку, прошла через маленькую комнату и, открыв окно, распахнула его наполовину. Окно выходило на кирпичную стену другого двухэтажного здания и не дарило ожидаемой прохлады, только звуки маленького американского городка — шум проезжающих мимо машин, прогуливающихся вечером людей, лай собак вдалеке, голоса посетителей расположенного внизу кафе — все это было для того, чтобы не чувствовать себя изолированным в этой комнате. И она поняла всю прелесть этого. Она тоже считала шум толпы самой лучшей колыбельной.
Обернувшись, Гризельда увидела, что Холден лежит поверх одеяла, положив голову на одну из двух подушек и вытянув руки вдоль тела. Глаза его были закрыты, и в тусклом свете прикроватного ночника и всех этих пробивающихся через окно отблесков, он был просто прекрасен.
Он был высоким, более 180 сантиметра ростом. Его вытянутый торс, частично разрисованный татуировками, украшал выразительный рельеф мышц, который сужался книзу зовущей V, скрываясь в расстегнутых джинсах. Он был худым и накаченным, но грудь его была покрыта шрамами, и Гризельда знала, что если он перевернется, их будет еще больше. Звук расстегиваемой пряжки ремня эхом пронесся у нее в голове, и она вздрогнула. Сколько раз он вспарывал Холдену спину?
«Изгони из него нечестие и грех, Господи, и очисти его!»
Чтобы сосчитать, у нее не хватит пальцев на руках. Она поежилась, скрестив руки на груди и стараясь выкинуть из головы голос Калеба Фостера.
Склонив голову набок, она скользнула взглядом по его джинсам вниз к босым ногам, и печально улыбнулась, увидев у него на ступнях такие же серебристо-белые шрамы, что и у нее, прямо там, где в тот страшный день сухие кукурузные листья своими острыми коричневыми концами изрезали им ноги. Одинаковые шрамы, которые всегда будут напоминать им, что она сбежала, а он остался на произвол судьбы.
Как он мог простить ее за то, что она его бросила? Как он вообще может смотреть на нее с нежностью, когда она первой забралась в грузовик, а потом оставила его одного у реки?
«Никогда больше не смей меня ненавидеть. Пообещай».
«Об-бещаю, Гри».
Она стиснула зубы, глаза наполнились слезами.
— Ты будешь всю ночь там стоять и разглядывать меня?
— Может быть, — пробормотала она.
Не существовало никаких инструкций, как себя вести, если вы нашли своего приемного брата, похищенного вместе с вами тринадцать лет назад, с которым жили три года в грязи и ужасе, а потом потеряли, но любили его и каждый день тосковали. Им еще предстояло так много узнать друг о друге. С одной стороны, они так много знали друг о друге, но с другой стороны не знали практически ничего.
