Машенин аж на цыпочки встал: «Вы с кем разговариваете? Не можете лечить больного, так и скажите. На берегу я вам дам соответствующую характеристику!..» Представляете?! Мне, врачу с двадцатилетним стажем, этот невежда угрожает характеристикой? Да я плевать хотел… «Прекрасно, говорю, знаю, с кем имею дело. Извольте выйти вон из каюты!..» Словом, написал рапорт и пошел к капитану. А у него этот Поленыч, извините, старпом сидит. «Будьте любезны, доктор, прочтите!» И протягивает мне дисциплинарный устав. Там отчеркнуто: первому помощнику, как и капитану, подчиняется, мол, весь личный состав судна… Верно, Машенин успел нажаловаться. «Может, говорю, первый помощник будет и больного лечить?..» — «Нет, вы врач — вы и лечить будете. Оснований для паники нет — сами говорите, температура у него нормальная…» — «Да что вы, говорю, понимаете в температуре? Я ведь вам не указываю, куда вести судно!..» Тут капитан, не хуже вашего стал меня успокаивать: «Мы, говорит, сообщили диагноз в Ригу и запросили «добро» на заход в ближайший порт». Как будто из Риги виднее, что с больным делать!.. А сегодня утром, представляете, стал я делать внутривенное вливание, вижу — в иллюминаторе физиономия Машенина. Подглядывает, мерзавец… Начитался детективов о врачах-убийцах, вот и проявляет бдительность!..
Как и предсказывал доктор, к вечеру третьего дня состояние Уколова резко ухудшилось, температура поднялась до тридцати девяти с половиной.
После ужина в каюту стармеха набилось полно народу. Сначала пришел акустик «послушать радио». Потом — подтянутый, невозмутимо вежливый электромеханик Гарайс «сменить неисправный вентилятор». За ним прямо с вахты в солдатских башмаках на босу ногу, в засаленной куртке ввалился старший моторист Мулин, потом — четвертый механик Элдарис и слесарь-наладчик Покровский. У каждого в глазах один и тот же вопрос.
Когда в дверях появляется круглая физиономия Караваева, стармех не выдерживает. Схватив для чего-то кепку, он уходит разговаривать с капитаном.
В ожидании хозяина Элдарис достает из шкафа с документацией схему отопительных систем, Караваев берет папиросу из лежащей на столе коробки «Казбека» и, вытянув больную ногу, устраивается на диване. Мулин пододвигает к себе стопку старых «Огоньков» и принимается рассматривать фотографии. Покровский заглядывает ему через плечо, сопровождая каждый женский портрет своими комментариями. Гарайс задумчиво вертит на пальце тонкое обручальное кольцо и, облокотившись о приемник, слушает звуки, извлекаемые из него акустиком.
