Крутые серые валы догоняют судно, с грохотом ударяют в корму, обваливаются на содрогающуюся палубу… Неужто мы в самом деле выметали трал на такой волне?
Бичурин подталкивает меня плечом.
— А волны-то выше вашего сельсовета! — кричит он. Его тонкие, всегда сжатые губы растягиваются в неожиданной улыбке.
Как-то само собой получилось, что астраханец Николай Бичурин и его земляк Геннадий Серов стали главными фигурами в нашей смене. Не дожидаясь, пока мастер скажет им, что делать, они сами становятся туда, где всего нужнее. Маленький, хваткий Серов бросается в работу, как в холодную воду, — размашистым шагом поспешает за ним жилистый, высокий Бичурин — «Багор» и «Боевой Лось». В этих прозвищах, которыми их наградили еще в порту на погрузке, ухвачена самая суть их характеров.
Даже к концу вахты, когда руки налиты усталостью и на каждом сапоге висит пудовая гиря, они не ленятся, если что-либо не вышло у них «в ажуре», переделать все сначала. Багор — зло, азартно, с прибаутками, с подначкой, Боевой Лось — молча, основательно, надежно.
Серова и Бичурина доброхваловский метод руководства тоже сковывает, ожесточает — Геннадий огрызается, бранится, Николай еще плотнее сжимает губы, уходит в себя, — но отбить охоту к работе не в состоянии. Кажется, на промысловой палубе нет для них неинтересных, черновых дел. И размещение промыслового оборудования, и грузовые лебедки, и маркировка троса, и починка сетей, и веревочная наука: «Отдай! Трави! Выбирай!» — все это им нужно не только знать, но и уметь. Они-то уж, во всяком случае, оказались на «Сергее Есенине» не потому, что надо получить хоть какую-то специальность.
Точное знание своей цели в жизни, резкая определенность характеров выделяют Бичурина и Серова среди остальных матросов. Оба они скупы на излияния, да и вряд ли бы смогли ответить на вопрос, как они нашли свое место в жизни. Но ни острый на язык Серов, ни тем более суровый Бичурин даже в шутку не могли бы сказать о себе домашним: «Хожу с папочкой под мышкой, руковожу!» При всей их несхожести, и Серов и Бичурин уважают работу, в которой руки, соединяясь с головой, придают тупой бесформенности законченную целесообразность вещи.
Возможно, Алик Адамов да и Володя Проз располагают более обширным запасом сведений и прочитанных книг. Но беда в том, что, умея куда меньше, они считают, будто этот запас сведений, да еще подтвержденный бумажкой с печатью, сам по себе дает им право на какое-то положение среди тех, кто таковыми не располагает.
