Лоция предостерегает: узкий фарватер среди скалистых берегов и сильное морское течение. Стоит машине забарахлить, штурману зазеваться, и судно снесет на скалы.
Из Атлантики навстречу нам выходит большой сухогрузный транспорт и, свернув к югу, сразу исчезает на фоне отвесного шотландского берега. Наверное, идет в Глазго или другой британский порт.
Острова уже не висят больше в воздухе. Их ровная грязновато-темная окраска распадается на желтые песчаники, коричневые скалы, черные заплаты распаханной земли. По крутобоким холмам, среди полей тянется от маяка грязно-желтая дорога к темному, пропитанному влагой двухэтажному дому. По дороге еле движется человеческая фигура.
Сумрачная, сиротливая земля под низким серым небом, среди матово-цинковых вод притягивает к себе как магнит. Через Зунд приходится проходить каждый рейс — туда и обратно. А Оркнейские острова большинство видит впервые.
Судно медленно втягивается в пролив. Но лаг не отмечает изменения скорости. Впрочем, он и не способен это сделать, ибо показывает скорость судна лишь относительно поверхности воды. Силу течения чувствуют только машины.
Острова остаются позади, уменьшаются, снова поднимаются бурдюками в воздух.
Ничего особенного не произошло. Неужели зря предостерегала нас лоция?
Капитан отходит от иллюминатора, закуривает. Это воспринимается как разрешение поговорить.
Еще на берегу, сразу после первого знакомства, у нас зашла речь об ответственности капитана — ведь в море он один осуществляет все функции советской власти.
— Ответственность, конечно, большая — соглашался капитан. — Но, знаете ли, иногда самым трудным бывает принять не только единственно правильное решение, но еще и такое, которое можно было бы оправдать на берегу.
— Вот мы говорим: наука, техника, они, мол, делают нас независимыми от стихии. Хорошо, но разве мы не становимся все зависимее от техники, от науки? А некоторые думают, что техника сама вывезет…
Это уже явно относится к старшему механику, который появился в рубке, когда опасная узкость пролива осталась позади, и теперь разглядывает в бинокль шотландский берег. Но стармех не поднимает брошенной ему перчатки.
— Поглядите, Петр Геннадиевич, какая любопытная штука! — говорит он, протягивая капитану бинокль. Капитан молча берет бинокль, подходит к открытой двери, ведущей на крыло.
Из всех присутствующих только Шагин, Ильин и я, стоявшие на вахте в Ирбенском проливе, могли услышать безмолвный диалог, происшедший сейчас между старшими начальниками:
