Они не могли предаваться любви у нее на глазах, на скрипучей кушетке, и тут освободилась комната на Лубянке, обитель Толиного однокурсника, уехавшего на стройку.
В комнатенке иногда слышался характерный писк, Толик, в трусах до колен, свешивался с кровати и запускал в крысу разлохмаченным учебником. Вытянутая пеналом полутемная комната выходила немытыми окнами на самый мрачный дом в Москве, в противовес Госстраху прозванный в народе Госужасом. Серо — желтое здание, где в каждом кабинете висел портрет в фуражке, с козлиной бесовской бородкой.
В перерыве между бурными ласками, Толя, склоняясь к лежащей в истоме Тамаре, вкрадчиво говорил: — Там пытают сутками, прижигают живьем, потом окатывают водой и допрашивают по — новой, пока не сдохнешь, или расстреливают в подвале, пистолет к затылку…
— Да ну, не может быть! Откуда ты знаешь? — Сосед рассказывал. Его замели, сам не знает, как оттуда ноги унес.
Чувствовалось, как распаляют Анатолия эти картины, видения пыток и расстрелов, витавшие в комнате, как наливается он чугунной мужской силой, неиссякаемой.
Похоже, Женя и была зачата с «видом на Лубянку», ее родители были неутомимы, и никто им не мешал.
Как только в животе Тамары проклюнулся птенец, Надежда Николаевна взяла ее под свое крыло. Достаточно равнодушная к дочери, стала ее опекать, покупать фрукты. Мечты об устройстве собственной жизни не сбылись, рухнули, и Надежда Николаевна взлелеяла новые, уже в роли бабушки. Тамара с Толей расписались, благо тогда не надо было срока для этой процедуры, достаточно придти и подать заявление. Сделавшись полноправным членом семьи, Толя стал фамильярно называть тещу Надей, перешел с ней «на ты», но не забыл и не простил. Тем более, что Надежда Николаевна постоянно настраивала Тамару против него: — Какой же из него будет отец, он черствый, равнодушный, вот уехал на турбазу, а тебе скоро рожать…
— А ты знаешь, — выспрашивала Женя отца, что бабушка была эсеркой? — Конечно, знал, — он хмыкнул. — Подумаешь, секрет Полишенеля! — Ты вот скажи, не унималась Женя с расспросами, — почему у тебя бывает Зоя Рувимовна, которая зубной врач, заходит сверху Михал Всеволодович? — А что тут такого? — Посерьезнел отец, — так и должно быть. С Мишей я в шашки играю. — А помнишь, язвительно спросила Женя, как ты сказал, когда я маленькой была: вот что значит иметь хоть каплю их крови? — Отец вышел из — за стола, стал нервно ходить по комнате, стараясь не встречаться глазами с дочерью. — Тогда нельзя было по — другому, время такое…сама знаешь. — Мне надо было ответить тебе насчет крови: а ты часто смотришься в зеркало? — Анатолий Алексеевич совсем скис. — Именно поэтому: смотрел и думал — далеко ты поедешь, Толик, ой, как далеко…с работы выгонят в шею. Подумаешь, технолог, такая сошка! — Технологи и в тундре нужны. — Он начинал злиться. — Не понимаешь, прикуси язык, ты и так много лишнего болтаешь.
