Иногда они устраивали скромные пикники, вяло собирали ягоды, старясь побороть сонливость, рыбачили, но и уха была не впрок, и бутылка вина оставалась не откупоренной, так сильно было притяжение земли, травяной постели. Он почувствовал себя мужчиной, а она женщиной, как первые пралюди, казалось, флигелек сотрясается от их взаимного напора, жадного стремления друг к другу. Когда густели сумерки, занавески вздымались, словно барханы в пустыне, тщедушный тополь превращался в одинокую пальму, запах жирной еды за окном, шелест человеческих голосов — атрибуты древней жизни окружали их. Потом наступал покой утоления, и они ощущали себя отростками тишины.
Но все переменилось с возвращением Надежды Николаевны. Они стеснялись ее, они познали стыд, как Адам и Ева. Мать, познакомившая их, вдруг стала не ко двору, лишней на этом празднике жизни. Анатолий срывался, грубил своей новоявленной теще, которую раньше обожал. Обиженная надежда Николаевна не нашла ничего лучшего, как перейти в наступление. — Вам еще нет девятнадцати, вам еще рано жить семьей, надо учиться, работать, вставать на ноги, я не буду тянуть вас двоих. Что он зарабатывает, слесарь низшего разряда? — Не могла же она, загоревшая и постройневшая на море, открыть истинную причину — она не оставила еще мечту устроить личную жизнь, и вышло прямолинейно, обидно, хотя в ее молодые годы деликатности и сопутствовала прямота, принимавшаяся за искренность.
Удар попал в точку, потому что на первом месте, прежде всего, у Толи махрово цвело болезненное самолюбие. — Ах, вот уже и упреки! — Он с ненавистью взглянул на ту, которую боготворил. — Так я и не задержусь. Я могу и уйти! — Выкрикнул запальчиво. — Я не задержусь! У меня есть крыша над головой, — выплеснул он злость, надеясь, что все кончится миром, что его удержат. — Скатертью дорога, — отчеканила Надежда Николаевна. — Что ты говоришь, мама, ты понимаешь? — Тамара, плача, бросилась ему на шею, но Толя оттолкнул ее. — Отойди, ты с ней заодно.
Насчет крыши Толя сказал правду, но в комнатухе на Домниковке не было места для Тамары, да он бы ее и не взял, случившееся подействовало на него, как ушат холодной воды.
Тамара первое время рвалась к Толе, хотела явиться пред очи его матери Анны Кузьминичны, которую едва знала, написала два письма, но не получила ответа. Надежда Николаевна сумела отговорить ее. — Он же бросил тебя. Подумай о своей женской гордости. Захочет — вернется. Он не стоит тебя. Кто у него мать? — Швея. А тетка? Чего уж тут говорить — пролетарии. Ты найдешь человека по себе, не спеши, не бросайся в омут с головой.
