После этого разговора прошёл месяц. Четыре короткие недели. Кто-то рассказал Уильяму Фелпсу о мастерице татуировок, которая жила где-то в Висконсине. Эта старуха туго знает своё дело, сказали ему. Если идти по грунтовке, у реки свернуть направо, а потом налево…
Там был золотой луг, обласканный солнцем. Красные цветы склонялись под ветром, будто кивали Уильяму Фелпсу, когда он шёл через луг к старой хижине. Казалось, лачуга простояла тут много лет, и миллионы дождей превратили её в то, чем она теперь стала.
За дверью оказалась комната, пустая и безмолвная. А посреди комнаты сидела древняя старуха.
Её веки были стянуты просмолённой ниткой. Ноздри зашиты вощёным шпагатом. Уши её тоже были зашиты. Словно иголка-стрекоза хорошенько поработала над всеми её чувствами. Старуха сидела неподвижно, одна в безликой комнате. Жёлтый пол хижины был покрыт толстым слоем пыли, который оставался нетронутым уже много недель. Если бы старуха пошевелилась, в пыли остался бы след, но она не двигалась. Её руки были похожи на хрупкие, покрытые ржавчиной инструменты. Её босые ступни были облеплены грязью, будто обуты в галоши. А рядом, у её ног, стояли склянки с краской — красной, лазоревой, бурой, жёлтой… Только тишина, шепотки и старуха. И крепкие стёжки надёжно сохраняют всё это как оно есть.
Лишь рот её оставался свободным, и рот этот приоткрылся.
— Входи. Садись. У меня редко бывают гости.
Уильям Филип Фелпс остался стоять.
— Ты пришёл за картинками, — пискляво сказала старуха. — У меня есть, что показать тебе. Картинка, какой ещё никто не видывал. — Она протянула ему ладонь и постучала по ней пальцем. — Гляди!
На её ладони был портрет Уильяма Филипа Фелпса.
— Это же я!.. — ахнул он.
Крик старухи заставил его остановиться уже на пороге.
— Не убегай!
Уильям Фелпс вцепился в дверной косяк, да так и остался стоять, не решаясь повернуть к ней лицо.
— Это же я… я… на твоей ладони…
— Ты там уже пятьдесят лет.
Старуха ласково, будто кошку, поглаживала картинку. Снова и снова.
Он обернулся.
— Так это — старая татуировка… — Медленно, с опаской, он приблизился к старухе, наклонился, чтобы разглядеть картинку получше. Придержал её руку за трясущийся палец, погладил рисунок. — Старая… Не может быть! Ты не знаешь меня, я не знаю тебя. И твои глаза — они же зашиты…
— Я ждала тебя, — сказала старуха. — Как и многих других. — Она продемонстрировала ему свои руки до самых плеч, свои ноги. Её конечности были будто подлокотники старинного кресла. — Это портреты тех, кто уже приходил ко мне. А есть и другие — там нарисованы те, кто придёт сюда за следующие сто лет. Вот ты — ты пришёл.
