— Кать, а на кой черт тебе этот Лавровский нужен? — осведомился вдруг Кравченко.
— Но надо же узнать, как она попала на эту стройку, — ответила Катя. Ее внимание было приковано к эстраде. По ступенькам поднимался ее любимый Андрей Добрынин. Он подошел к самому краю сцены и отчеканил:
Как тяжесть фасций несущий ликтор,
Ступает слава передо мной.
Зал загудел от удовольствия. Маньеристов слушали так, как меломан слушает альт Гварнери.
Я тяжкий, мощный боа-констриктор,
Властитель влажной страны лесной
— А зачем тебе знать, Катенька? — снова спросил Кравченко. — Кой черт, пардон за грубость?
— Но как же, Вадя... Боже, как он читает! Как же... Я в толк не возьму, зачем ее туда понесло.
— А если ты узнаешь, что это изменит? Добрынин читал уже новое — «Циклопа»: «Я ранен был в лицо на подступах к окопам...»
— То есть как — что изменит? — Катя бросила недоуменный взгляд на Кравченко.
— А вот так. Светке Красильниковой будет лучше, если ты вдруг поднимешь со дна ее личной жизни какую-нибудь грязь?
Так сладок влажный хруст,
С которым шпага входит в напрягшуюся плоть,
Сперва вспоров сукно... -
читал Добрынин.
— Почему грязь?
— Репортеры обычно не берутся за раскрутку несчастных случаев, если не чуют там какой-нибудь червоточины, — заметил Вадим.
Добрынин под шумные аплодисменты сошел с эстрады.
Катя обернулась к Кравченко.
— В этом деле я не чую никакой червоточины, — отрезала она.
— Да? — Он подлил ей шампанского.
— Да. Я просто хочу узнать, кто заявил в милицию о ее пропаже.
Между столиками актер в опереточном мундире и актриса в платье тридцатых годов танцевали брутальное танго. Добрынин сидел рядом с очень эффектной женщиной. Катя наблюдала за ним. Кравченко проследил за ее взглядом.
— Что, солнце русской поэзии? — спросил он ехидно.
— Солнце. Ты не смотри, что они дурачатся, шутят. В них, — Катя указала глазами на столик Куртуазных Маньеристов, — может быть, в одних только это солнце и светит.
— Светит, да не греет. — Кравченко скривил одну из своих обычных двусмысленных гримас. — Но где этот чертов Пьеро? Половина одиннадцатого уже. Долго это все продлится?
И тут на эстраде появился Пьеро. Под сильно стилизованным гримом Катя никогда б не узнала Лавровского, даже если бы видела его каждый день. Густо напудренное лицо, ярко накрашенные губы, глаза и брови — черные от краски. Он кутался в просторный огненный балахон. Искусно имитируя голос Вертинского, он спел несколько песен. Зал притих.
— Как его к нам затащить? — шепнул Кравченко. — Прямо со сцены, что ль? — Он сделал вид, что хочет встать.
