— Бабула, вы на Фахрутдинова вашего обращали внимание?
— А он и не наш — он в другой роте служил, дух как дух…
— Ни фига! — вошёл в разговор Кабанов. — Вы видели, чего он на брусьях вытворяет? И в оружии волокёт…
— А на марш-броске? — подхватил Гунько. — Духи так не бегают…
— Фигня — на гражданке, наверное, чем-нибудь занимался, — бросил Нелипа.
— Смотрел я его личное дело — ничем он не занимался. И вообще, такое впечатление, что он в армии уже всё знает, вы видели, как он подшивается? Я так не умею!
Решение нашёл Бабушкин. Простое и мудрое:
— А чё мы паримся? Щас у него и спросим. ФАХРУТДИНОВ!! — Даже если бы Фахрутдинов служил на родине Вакутагина, он бы всё равно услышал и прибежал. Так как служил он ближе, то и прибежал почти сразу.
— Вызывали?
В ответ Фахрутдинов услышал тишину.
— Что-то случилось? — Тишину Фахрутдинов не любил.
— Случилось. Появился у нас в роде один дух, который по повадкам… ну совсем не дух. Вот мы и думаем: А КТО ТЫ, Фахрутдинов? Ты в прошлой жизни, случайно, дембелем не был? А то очень уж похоже.
На этот раз шанс вслушаться в тишину был предоставлен дедушкам.
— Давай-давай, колись, мы ж всё равно с тебя не слезем! — Бабушкину Фахрутдинов поверил.
— Мужики, только пообещайте, что никому…
— Ни фига себе! Он ещё условия ставит! — возмутился Нелипа.
— Да погоди ты, — успокоил горячую вологодскую берёзку Гунько, — не дрейфь, Ринат. Мы — могила…
Фахрутдинов решился. Помолчал, конечно, для проформы, и сказал, как топором махнул:
— В общем, тут такое дело. Я это — я второй раз служу.
На этот раз тишина наступила, весьма близкая к кладбищенской.
Лишь тоненький храп чудом оставшейся зимой живой мухи напоминал бойцам, что они находятся в казарме, а не в открытом космосе.
— Как это, второй раз? — прорвало Кабанова.
— Я один раз в десантуре отслужил — год назад, а сейчас вот — за брата, за младшего. Ему повестка пришла, а у него жена беременная. Ну, родители посовещались и сказали, чтоб я вместо него. У меня жены нет, и потом, я служил уже…
— И ты согласился? — Нелипа, задавший вопрос, явно представлял себе проводы Фахрутдинова в армию в стиле вывода особо опасного маньяка на прогулку — весь в цепях, на лице намордник, то есть на морде, то есть наличник…
— А ты чё, не видишь? — оборвал фантазии Нелипы Гунько.
— У нас, если родители сказали, — закон. А мы с братом похожи.
Ну, и отец договорился. Только вы — никому. Нельзя, чтоб узнали…
— Фахрутдинов, да тебе памятник надо ставить при жизни! — оценил подвиг товарища Бабушкин.
