Шматко размышлял о писсуарах.
Минувшей ночью ему приснился странный сон, как будто он заходит в ротный сортир, а там… Там стоит Смальков в полной выкладке, в бронежилете, разгрузке, на голове — стальной шлем. У Смалькова — погоны генерал-полковника, новенькие, гладенькие, на каждом по три аккуратных пупырышка вышитых золотом звёзд. У Шматко вообще-то такие же, только звёзды поменьше размером. Раз в пять.
— Товарищ генерал-полковник… — начинает докладывать Шматко, но Смальков обрывает его на полуслове.
— Ты что же это, Шматко, так тебя растак, — громогласно орёт генерал, — все писсуары разбил? Говорил тебе, чтобы их швабрами не мыли, а то они разбиться могут! Под трибунал пойдёшь! Сталина на тебя нет, но я-то здесь!
— Так вы же сами, товарищ генерал-полковник, — стал оправдываться Шматко, — вы же сами приказ отдали. Вот и документ письменный имеется.
Он разворачивает сложенный вдвое листик приказа, а там крупными буквами написано: «ИДИОТИЗМ — 1. Обиходное название врождённого слабоумия. 2. Глупость, бессмыслица (разг.) II прил. идиотический, — ая, — ое».
На этом месте Шматко хотел потребовать к себе Нестерова вместе с Ожеговым и Шведовой, но неожиданно проснулся. Маша сидела рядом и тревожно смотрела на него.
— Ты чего, Олежек? — испуганно спросила она. — Сон страшный приснился?
— Да уж куда страшнее…
Прапорщик огляделся вокруг и увидел бодро вышагивающего по аллее вдоль плаца ефрейтора Соколова.
— Товарищ ефрейтор! Соколов!
Боец наконец-то понял, что зовут именно его, и подошёл.
— Зрав жав, тврщ стши прапщк! (Ну чем не лучший солдат?!)
— Здорово, коль не шутишь! Ты чего на ефрейтора не отзываешься?
— Не привык ещё…
— Что-то ты, Соколов, как стал ефрейтором, портиться начал, — широко зевнув, укоризненно заметил прапорщик, — благодетелю своему даже «спасибо» не сказал…
— Какому «благодетелю»? — удивился Сокол.
— А ты думал, ефрейтор тебе с неба прилетел? — с видом человека, причастного к движениям высокого порядка, усмехнулся прапорщик. — Есть люди, Соколов… которые, так сказать… поспособствовали…
— Масоны, что ли? — прикололся Сокол.
— Каво? Какие масоны, Соколов? — нахмурился прапор. — Ты чё мне здесь, под Кабанова косишь или под этого, притрушенного, как его?
А! Лаврова… Я, Шматко, для тебя старался, а ты меня — масоном! Эх, поспешили…
— Да ладно, товарищ старший прапорщик, — стал извиняться Сокол, — извините, если чем обидел… Только, это… Может, как-нибудь обратно меня в рядовые, а?
