— «Что, что»! Значит, этих доходяг повезём, — раздражённо ответил Зубов. — Что же ещё?.
— А Бородину что скажем? Он нас за такие дела по головке, то есть по голове, головам… не погладит.
— А то и скажем! — Зубов со свистом рубанул воздух ладонью. — Автобус у нас сломался, ясно? Пусть и дрючит тех, кто к поездке его готовил… Медведев, жиклёры грязные были?
— Так точно, товарищ капитан.
— Вот! — Зубов поднял вверх указательный палец и поморщился от приступа головной боли. — Блин, ещё башка трещит от твоего ацетона, Шматко!
— Так, может, это, — прапорщик кивнул головой в сторону барной стойки, — по бутерброду возьмём?
— Можно, — кивнул Зубов.
Рекогносцировка оперативной обстановки была поручена рядовому Медведеву.
Боец подошёл к барной стойке и, оглядев выставленный товар, сразу заметил в батарее разномастных напитков бутылку «Картеля», на дне которой болталось граммов сто коньяка.
— А сколько у вас там «Картеля» осталось? — спросил он бармена.
— Граммов сто, не больше… — усмехнулся бармен.
— А пятьдесят сколько стоит?
— Слушай, солдат, хряпни лучше водочки, — доверительно наклонился вперёд бармен, — за счёт заведения…
— Водку я пить буду, если, не дай Бог, барменом стану, — ответил Медведев. — Так сколько стоит пятьдесят граммов?
— Триста семьдесят пять рублей, — отрезал бармен.
— А вот этот коньяк? — Боец ткнул пальцем в пузатую бутылку. — «Солнечная лагуна» почём?
— Это бренди. Сорок рублей сто граммов. Только это пойло даже бармены не пьют…
— Ничего, Хворостюк пьёт, — ухмыльнулся Медведев и подмигнул бармену. — Значит, так, три бутерброда с колбасой, сто граммов «Картеля»… с бутылкой… И пузырь «Лагуны»…
Бармен выставил заказанное на стойку и спросил:
— А кто такой Хворостюк?
Медведев молча поднёс палец к губам, всем своим видом показывая, что об этом бармену лучше даже не думать.
Зубов и Шматко совсем пригорюнились: их поездка полностью провалилась. О её последствиях теперь можно было только догадываться. Похмелье растормошило в закоулках сознания самые мрачные и безысходные картины будущего.
«Майора завернут, сто процентов, — грустил Зубов, — и буду я вечным капитаном. А доча вырастет и спросит: „Папочка, а почему у дядей звёздочки большие и их мало, а у тебя маленькие и много? Ты их главнее?“ Эх, непруха! Это всё он, „Стрелок“, так его! Батяня комбат…»
«На хрена я её взял, — сокрушался Шматко. — Поверил, блин, лишь бы шар загудронить… А этот гад бухарёвский мне говорит: „Отличная водка, товарищ капитан, сам пью!“ Без капитана этого хрен бы повёлся, а у этого барыги рожа как печень алкоголика — один в один… И Николаич мается, лица на нём нет. Эх, Олежка, не хватало тебе только с ротным отношения испортить…»
