– Я постою, товарищ старший прапорщик, – негромко ответил
сержант.
Шматко возмутился:
– Что значит «постою»?! Ты что, весь фильм стоять будешь?
– Товарищ старший прапорщик… На «Эммануэль» не только он
стоять будет! – брякнул рядовой Евсеев.
Рота дружно захохотала. Старшина рыкнул:
– Отставить! Отставить смех, я сказал! – Он дождался, пока бойцы
успокоятся, и добавил: – А ты, Евсеев, ещѐ что-нибудь вякнешь… Сам у
меня вместо Эммануэли будешь!
В зале снова раздался громовой хохот. Перекрикивая смех,
Шматко скомандовал в окошко киномеханика:
– Давай! Начинай!
Свет в зале погас. Старшина присел с краю, рядом с младшим
сержантом Фоминым, и шепнул:
– Прохоров, ты долго там маячить будешь?! Давай, бросай куда-
нибудь свою задницу!
Фомин негромко промычал, держась за щѐку:
– Товарищ старший прапорщик, а у него сейчас задница – самое
больное место…
– В смысле?
– Да чирей у него там!
– А-а! – сообразил Шматко. – А у тебя что?
Фома страдальчески простонал:
114
– Зу-уб!
– Так ты его что, за попу укусил? – простецки хохотнул старшина,
доказывая, что и сам не чужд шутки-юмора…
На экране пошли титры фильма «Два бойца». Фома недоумѐнно
наклонился к уху старшины:
– Товарищ старший прапорщик, это что? Журнал перед фильмом?
Тот невозмутимо отмахнулся:
– Альбом!. Не мешай смотреть!
Через некоторое время народу стало ясно, что вместо зарубежной
«Эммануэли» им подсунули вполне отечественный продукт. Личный
состав начал недовольно перешѐптываться. В зале послышался гул.
Евсеев встал и направился к выходу. Старшина вскочил:
– Так! В чѐм дело?! Что за шум в зале?! Евсеев, а ты куда?
– Товарищ старший прапорщик, вы же обещали классику
мирового кино! – обиженно сказал Евсеев.
– А это что, не классика?.
– Так вы говорили «Эммануэль»… Эротика…
– И здесь будет эротика… Знаешь, как наши немцев драть будут! –
под смех в зале объяснил Шматко. – Иди на место! Никто никуда не
уходит! Прохоров! И ты садись! Тоже небось на выход намылился?!
– Да не могу я сидеть, товарищ старший прапорщик! – пробурчал
тот.
– А, да! – вспомнил Шматко. – Ты ж у нас в попу раненный!.
Тем временем на экране своим чередом шли «Два бойца». На них
никто не обращал особого внимания. Потому как настрой на эротику
предполагал совсем другое отношение. Рядовой Гунько шепнул соседу:
– Прикинь, Сокол, как старшина нас развѐл… Блин! По
тридцатнику за эту лабуду!
– Тихо, Гуня, не мешай! – шикнул Кузьма.
